узелок с мазью и гребень Мауры. Дочь Шурале семенила за нами по поляне, но испарилась у самой ее границы.

Мы шли в молчании, без труда отыскав тропинку. Я вновь создала огонек, осветивший путь не только нам, но и отставшим от своих сородичей змеям.

– Гады так и лезут изо всех щелей, – неприязненно буркнула Маура, чудом не наступив босой грязной ногой на одну из них.

– Ты можешь помочь избавиться от них? – с надеждой спросила я. – Мне бы и самой это было под силу, если бы не ладони.

Для наглядности я подняла руки, вновь затянутые в перчатки.

– Вот поэтому я прошу тебя развивать грани своей силы, – в скрипучем голосе Мауры вновь проклюнулись знакомые поучающие нотки. – Так и быть, помогу, раз уж правительница Вароссы оказалась не в состоянии сражаться.

Я прикусила губу, сдерживая нахальный ответ. Сегодня Маура имела все права ехидничать и поучать меня.

Вскоре деревья поредели, и сквозь просветы мы различили фигуры всадников. Слышалось сердитое ржание лошадей, мелькали вспышки света, и вздымались порывы шквального ветра. Мои солдаты сражались со змеями, пока наместница всеми силами спасала одного из них.

Маура неодобрительно хмыкнула и ускорилась. Я поспешила следом. Завидевших лесную нечисть солдат придется вовремя остановить, иначе матери несдобровать. Первым ко мне бросился Беркут и в нерешительности спешился в паре метров от нас, воинственно выхватив саблю. Мой огонь освещал безобразную фигуру Мауры, отчего на лице Михеля проступило омерзение.

– Зачем ты притащила сюда эту тварь?! – возмутился он.

– Это моя мать, – ответила я тихонько. – Она поможет мне. Скажи всем, что я подчинила албасты, отобрав у нее гребень. Пусть не смеют трогать ее.

– Амаль, змеи… – начал было Михель.

– Я помогу, – проскрипела Маура и смело направилась прямо в сердце сражения.

Беркут запрыгнул в седло и направил коня следом, крича солдатам, чтобы не трогали нечисть. Те непонимающе переглядывались, ненадолго позабыв о змеях. Маура прильнула к земле и замерла, как замерли и мы все. Лошади настороженно завертели головами и попятились, почувствовав дрожь под ногами гораздо раньше нас.

Я с удовлетворением наблюдала, как земля размягчается и засасывает змей вместе с пожухлой травой в свои глубины, словно коварная топь. Она погребла их в себе, одну за другой, оставив на месте тварей лишь огромную прогалину. Когда не осталось ни одного ползучего гада, земля вновь затвердела и успокоилась.

– Разорви меня медведь, – раздался изумленный голос Ансара, и вторившие ему восклицания наконец позволили легкой улыбке тронуть мои губы.

Уже почти рассвело. Утреннее марево прояснилось, погасли огни на стенах Вароссы. Вскоре город проснется.

– Нужно спешить, – распорядилась Маура и поковыляла к тракту, прокладывая себе путь в траве цепкими сухонькими руками, но была остановлена Ансаром.

– Не тронь ее! Сам видел, как сильна эта албасты! Я – ее хозяйка! – распорядилась я громовым голосом, отчего Ансар виновато отвел взгляд и посторонился. Мой приказ прозвучал смело и властно, как и подобало деспотичной наместнице воеводы. И никто, кроме чтеца тела, не догадался бы, как испуганно трепещет в груди сердце, как разрывается оно от горя и тоски.

Я оседлала послушно топчущегося рядом Тайфуна и велела Беркуту посадить мать на своего коня. Та послушно оперлась на подставленную Михелем руку и взгромоздилась в седло. Друг поднес к носу ладонь и с омерзением втянул воздух.

– Уж простите, но к вашему мороку прилагается и запах болота, – пояснил он, отчего Маура оскорбленно фыркнула.

Для матери, воспринимающей свою красоту, как нечто само собой разумеющееся, пребывание в образе безобразной нечисти было сродни пытке. Как же сильно она желала выдать меня замуж за Тира Ак-Сарина, раз добровольно пошла на ЭТО!

Мы проследовали по улицам просыпающегося города, привлекая к себе взгляды ранних прохожих и солдатских патрулей. Каждый счел своим долгом выпучить глаза и застыть на месте при виде албасты, царственно восседавшей в седле коня, которого Беркут невозмутимо вел под уздцы. Уверена, уже сегодня Вароссу наполнит молва о том, что городские улицы заполонили обитатели Нечистого леса. Что ж, пусть посудачат.

Ворота поместья были намертво заперты, будто мы все переживали осаду. Лица четверых караульных вытянулись от изумления, стоило нашей процессии приблизиться, однако сыпать вопросами они не посмели. Солдаты послушно открыли ворота и проводили Мауру настороженными взглядами.

Сегодняшней ночью поместье не засыпало. Встревоженное четырьмя нелепыми смертями, оно бурлило, словно муравейник. Прислуга сновала от дома к дому в сопровождении колдунов моего отряда, каждый уголок прочесывали патрули. Не слышалось ни смешков, ни болтовни. Только давящая тишина… В воздухе плыл запах гари, а над крышей дома прислуги поднимался дым, вьющийся черным кружевом к самому небу. Все шло своим чередом лишь для Дании, чье тело, будто гиены, пожирали языки пламени.

Я не тешила себя надеждами, что кадар сдох от ранения в глаз. Любой другой человек умер бы на месте, но он… он – хозяин низших демонов. Эта тварь выкарабкается, но сколько времени ему потребуется, чтобы окрепнуть, оставалось лишь догадываться. И уж тогда одному Творцу известно, чье тело сожгут следующим.

Каждый встреченный нами обитатель поместья замирал от ужаса, всматриваясь в уродливое лицо албасты. Никто не осмелился открыть рта, никто не посмел остановить нас. Я спешилась у дома, как и Маура. Ноги самовольно перешли на бег и помчались к лестнице. За спиной слышался топот свиты. Кроме Михеля и албасты, за нами следовали Ансар и двое ведьмаков по имени Галиб и Наим. Один солдат остался с лошадьми.

За окнами разлился утренний свет, и каждый уголок дома разрисовали краски осеннего солнца. Просторные коридоры больше не казались возможным пристанищем кадара, где он мог незаметно схорониться. С рассветом в душе затеплилась надежда, что этим утром мы сумеем спасти Ингара.

Я ворвалась в гостевую комнату, выделенную моему умирающему солдату. Измотанный Гаян и прикорнувшая в кресле Ида вздрогнули и обернулись. Испуганный возглас девушки заставил меня устало закатить глаза. Целитель с любопытством воззрился на албасты, нацепив на нос пенсне.

Маура прошаркала к кровати, на которой поверх парчового покрывала лежал Ингар, цветом лица слившийся со светлыми стенами, и принюхалась. Я обратила внимание, что раны на его лице хоть и не зажили, но их заботливо промыли.

– Дохлятина, – проскрипела Маура и перевела взгляд на целителя. – Никакого толку от тебя.

Гаян задохнулся от возмущения, но промолчал. Спорить с нечистью он, по всей видимости, не решился, как и любой другой уважающий себя человек. Ида опасливо забралась в кресло, поджав под себя ноги. Она неотрывно следила за албасты, будто бы опасаясь, что та того и гляди сожрет