Когда мы почти выбрались из леса, начали появляться первые поля и дома. Физз посмотрела вверх и воскликнула: «Baу, горы!»

Там виднелись Гималайские пики, темный силуэт которых становился более зеленым по мере приближения к Халдвани. От поездки через два города Халдвани и Катгодам быстро испарилось удовольствие, которое мы получили в лесу. Узкие дороги, бесконечные пробки, движение велосипедов, мотороллеров, машин, автобусов; магазины были расположены наполовину на улицах, продавцы стояли у обочины, повсюду бродили коровы. Но едва мы отчаялись, это все внезапно прекратилось, город закончился, и мы оказались на извилистой горной дороге. Мы поехали по горному склону; появились покатые медные крыши, окрашенные в красный или зеленый цвет, земляные насыпи с яркой буганвиллией, каменные стены, лестницы, поднимающиеся вверх с дороги, лишай и мох в трещинах в водосточных канавах и на стенах домов, старые люди, которые сидели на верандах, поддерживаемых старыми деревянными стропилами, стаи куриц, добывающих пропитание, костлявые козлы, жующие траву.

Мы повернули, и наша душа воспарила.

С каждым поворотом мир становился все более зеленым. Исчезли деревья сал. Над нами парили высокие сосны, выстроившись в ряды неправильной формы. Под нами было каменисто русло реки с тонкой серебряной нитью воды, прокладывающей себе путь по нему. Прямо за ним снова поднимались горные пики, в основном необитаемые, за исключением нескольких испаханных полей — зеленых с коричневыми пятнами там, где проступала земля.

Воздух становился все прохладней и прохладней, его свежесть опьяняла. Физз так самозабвенно улыбалась, что эта улыбка могла рассеять печаль всего мира. Из плеера звучала песня Мохаммеда Рафи «Я остался один на один с жизнью, когда это произошло».

Дорога была широкой и гладкой, накренялась и поднималась с легким изяществом.

На некоторых поворотах были чистые источники. Часто встречались заборы с колючей проволокой и железными воротами — немногочисленные признаки присутствия человека. Периодически попадались маленькие деревянные хижины с оловянными крышами, где продавались закуска, шоколад, конфеты, сигареты, хлеб-пакорас, кола. Повсюду на корточках сидели жилистые мужчины, курящие биди, потягивающие чай.

Мы сделали крутой поворот, и тут заморосил дождь. Это был прекрасный, кружевной дождь, который ложился на мою правую руку, словно тонкая паутина. Физз высунула голову из окна, закрыла глаза. Когда она влезла обратно, ее лицо блестело от капель, и она выглядела счастливей, чем я когда-либо видел.

Мы преодолели еще один поворот, там была вереница хижин с закусочными у дороги. Первой была пустая дхаба с деревянными скамейками и столами на открытой веранде. Физз предложила:

―Давай пообедаем.

Место называлось «До Гаон». Две деревни. Еще не было и полдня. Мы были в дороге больше шести часов.

Молодой владелец дремал, но вскочил и начал стучать горшками, как только мы появились. Он поставил тандур для poтис и начал готовить дал и гхоби на газовой плите. Рядом был свежий источник, бьющий прямо из морды льва. Мы низко и наклонились, умыли лица холодной чистой водой и тотчас замерзли. Это было плохое время для торговли; за исключением нас было только несколько местных жителей, которые сидели вокруг и курили. Они смотрели на нас с любопытством. Это была тропа туристов.

Мы ели, сидя друг напротив друга, и наблюдали за моросью, капающей с неба. Нет ничего прекрасней, чем наблюдать за дождем, идущим в горах. Он не похож на дождь, который можно увидеть на равнинах: нет неопределенности формы. Можно проследить за движением каждой капли воды. Когда она двигается быстрее, можно идти быстро. Когда наклоняется, можно тоже изменить направление. Нас окружали зеленые склоны холмов с дикой растительностью и старыми, но не страшными деревьями. Ползучие растения с большими листьями переползали по верхушкам деревьев, соединяя их вместе. Чешуйчатая кора сосен была темной и влажной. Свистящий дрозд сел под крышей, распушив перья. Он был толстым, вероятно, располнел на остатках пищи в дхабе. Наша кожа ожила и немного покалывала. Волосы на моих руках шевелились. Физз расцвела, лицо раскраснелось, глаза блестели. Мы знали, что это особенный момент. Наша жизнь состояла из таких моментов. Прошло много времени с последнего такого момента. Мы оба жили этой минутой и наполняли ее, чтобы вернуться к ней в будущем.

— Я чувствую, что принадлежу этому месту, — сказала Физз.

— Да, это странно. Мы словно вернулись домой, — согласился я.

Я не говорил, что эту минуту легко удержать. Это было сверхъестественно, словно я возвращался к чему-то, что хорошо знал. В какое-то место, где я жил или которое я искал всю свою жизнь. Города моего детства на большой равнине Ганга никогда не были для меня домом: они были местом, откуда хотелось убежать при первой возможности. Да, когда-то Салимгарх казался мне домом, но это чувство тоже давно ушло. В течение многих лет домом была только Физз. Теперь я ощутил, что странное чувство единения с этой землей начало наполнять меня. Оно воодушевляло и волновало. Сидя здесь во время дождя, среди запутанных зеленых склонов, где тишина нарушалась только звуком двигателя машины, едущей по горами и звуком воды, бьющей из морды льва, наблюдая за толстым дроздом, который смотрел на нас, чувствуя запах готовящейся еды и дыма очага, ощущая радость, исходящую от тела Физз, — сидя там, я чувствовал, что, возможно, нашел место на земле, которое мы все ищем. Единственное место на земле, с которым мы связаны, в которое нам нужно вернуться, и не имеет значения, как дело мы ушли. Нам принесли счет — всего на двадцать восемь рупий.

— Я могла бы жить здесь всегда, — улыбнулась Физз.

— Без Си-эн-эн? — спросил я.

Я медленно ехал, следуя правилам холмов, пробираясь к горам, нажимая на сигнал при каждом повороте. Независимо от того, насколько отвесным был склон, по которому шла дорога, мы чувствовали, что поднимаемся высоко и уже проехали через несколько гор. Давно исчезло сухое устье реки, воздух становился прохладней. Вскоре мы выехали из местности, где шел дождь, и небо снова стало чистым. Дождь уже прошел здесь, потому что воздух был свежим, а листва и дорога все еще блестели от капель.

Физз постоянно меня останавливала. Она не хотела спешить. Она была похожа на пилигрима, который знает, что суть путешествия — это истинная любовь к конечному пункту назначения. Физз замечала новый поворот дороги или прекрасный вид и резко останавливала: «Здесь!»

Я подъезжал к обочине дороги. Мы подходили к краю — там не было крутых обрывов, просто горный склон мягко переходил в волны деревьев, зелени и террас. Это были дружелюбные склоны. Если скатиться вниз, то можно налетать на препятствие каждые десять ярдов. Кроме сосен, здесь было множество дубов, уродливых в своей кривой асимметрии, россыпи крепкого бамбука с желтыми и зелеными ветками. Там рос прямой, словно проглотил аршин, семал, великолепной наружности, полый внутри ствола.

Я держал ее за руку, мы глубоко дышали, наполняя наши легкие головокружительным воздухом. Когда я не слышал шума двигателя, я становился за ней, прикасался лицом к ее шее и вдыхал запах ее кожи. Порой она поворачивала голову, чтобы я имел доступ ко всему. В одном месте мы остановились на выступе рядом с большим валуном. Огромный фикус обвил его своими корнями, словно пальцы подающего мяч. Вообще-то, казалось, что дерево росло из большого куска гладкого камня. Только внимательно присмотревшись, можно было увидеть, где именно его единственная артерия входит в почву.