В новой пьесе мы получим новые роли.

Биби Лахори и я. И мы снова подведем итоги. Подсчитаем очки.

Я вернулся туда с Физз, когда все ушли. Мы сели на кирпичной стене. Она была низкой и незаконченной, и там было легко найти удобное место. Наступили сумерки, и отряды визгливо кричащих попугаев возвращались назад на базу. Деревья, посаженные вокруг, — фикусы, манго, ним, кикары, баньаны, имли — волновались на ветру. Неприкасаемый, который обслуживал место кремации, ушел в пристройку в дальнем углу и помогал своей жене развести огонь. Двое его сыновей, босоногие и в свободных шортах, играли в шарики среди могильных насыпей. Я сидел, держа Физз за руку; вскоре серый пепел Биби Лахори начал подниматься и оседать на нашей одежде.

Когда стемнело, мы молча встали и пошли на ферму. Биби все еще горела оранжевым светом, в углу кладбища мерцало пламя костра для приготовления пищи. Очертания темных летучих мышей двигались над головой.

На ферме маленькие группы друзей и родственников сидели повсюду. Настроение было хорошим и свободным. По кругу ходили стаканы с чаем. Два осиротевших брата расположились в гостиной и пили виски. Возможно, они стремились к логическому выражению смерти Биби. Я вошел и сел с Гатту Чача, и он рассказал мне о последнем годе и шести месяцах ее жизни. Затем мы пообедали, и я сказал матери, что нам надо ехать. Она поняла. Анил отвез нас в новой голубой машине «Марути» Гатту Чача на автобусную остановку Пипли. Я крепко обнял его. Он был молод, в нем было много хорошего.

Мы сидели на бетонной скамейке, нам досаждали жужжащие пюлчища комаров. Они кружили над нашими головами, когда мы шевелились, эти полчища двигались вместе с нами. Много автобусов пронеслось мимо, один остановился. Это была раскатанная машина Харианских дорог. Мы сели сзади. Я держал Физз за руку и не сказал ни слова за три часа пути до местного автобусного терминала в Дели. Когда мы добрались до нашего барсати, было далеко за полночь.

Я двигался в ней с безумной любовью, которая заполняла мою голову, пытаясь забыть этот долгий день, когда закричал господин Уллукапиллу.

Она положила руку, сдерживая меня, и я остановился.

Физз сказала:

— Он говорит: хорошо, когда это происходит.

Я поцеловал ее за правым ухом, взяв ее плоть в свой рот, заставив ее голову медленно двигаться.

— Да. — согласился я, — господин прав, хорошо, когда это происходит.

В последующие годы станет ясно, что Господин Укп был оракулом из ада.

Когда мать позвонила мне, чтобы сообщить новости, прошло больше года со смерти Биби. К этому времени Раджива Ганди съедало чудовище, созданное им самим; Бабри Масджида в Аюдхиа, мифическом месте рождения Господина Рамы, разорвали на части голыми руками под влиянием диких, атавистических эмоций чудовища, созданные им самим; и мой роман «вселенная в зерне» добрался до ужасной остановки.

Бога вырезали размером с кирпич.

Мозги нашего общества уступили нашим членам.

И ФПИЛ — Фабрика по производству идиотских лидеров — мчалась вперед во весь опор.

Мне, конечно, не удалось выжать ничего больше из истории столкновения невинного сикха с современным миром. Как и в предыдущих романах, я добрался до такого уровня, когда у меня больше не было материала, чтобы одеть плотью кости моих идей. Теперь я чувствовал, что история о юном воине-священнике и его лошади больше подходила для короткого рассказа. Но этот жанр не привлекал меня; я не сказал об этом Физз, но забросил свою работу.

В этот раз мне было стыдно за мое поражение. Я был убежден, что упаду в глазах Физз. Худший вариант обманщика

Я начинал осуществление великих проектов, которые никогда не мог закончить. Просто болтун. Она читала кое-что из этой истории и постоянно подбадривала меня. Но меня давно затопили мои собственные сомнения. Я начал удивляться, что кто-то мог уверенно написать какое-нибудь произведемние.

Иногда, когда я сидел за столом (его крепкий запах полировки давно исчез), многочисленные глаза-буквы «Брата» смотрели на меня в поисках вдохновения, мой разум цеплялся за повествование, а я чувствовал, что я никогда не смогу написать ничего достойного. Я был убежден, что каждое напечатанное мною слово направлялось прямо в черную книжную дыру.

В отчаянии я тогда бросался к Физз и быстро топил мою опустошенность в ее теле; а когда она возвращалось, я снова шел к Физз и топил опустошенность снова. Ее страсть, ее желание захватывали меня полностью. Но бывали дни, когда моя необходимость в ней была такой постоянной, что она не могла справиться. Тогда Физз просто отдавала свое тело мне, и я находил в нем покой.

Измученный сомнениями, я плохо спал, Я просыпался в отчаянии, и меня терзало желание броситься к «Брату», чтобы проверить, есть ли у меня что-нибудь внутри. Я лежал в постели, с трудом стараясь представить, что Физз думает обо мне, и не имея возможности угадать это. Я думал о прошлом, потому что в первый раз не мог представить себе будущее. При свете ночи я прислушивался к мягкому дыханию Физз; затем я начинал нюхать ее кожу в надежде избавиться от воспоминаний, сомнений — всего.

Часами я медленно целовал ее тело, нюхал ее глубокие влажные и знакомые потаенные места и снова обретал уверенность и излечивался от уныния.

Всепоглощающая страсть и полный мир. В теле одного человека.

Однажды, много месяцев спустя после моего возвращения из Салимгарха, меня охватило желание описать жизнь Биби Лахори. Внезапно мне пришла в голову мысль, что у меня есть богатый материал в запасе. И теперь, когда она умерла, я считал, что ее история — неплохая тема. Но в этот раз я приступил к делу осторожно. Я оставил свой роман «вселенная — в — ядре» томиться на «Брате», открыл большую тетрадь и начал вписывать все, что я знал о Биби. Две недели спустя я опустошил все пыльные ниши моей памяти, и у меня было только шестнадцать страниц. На них было все, что она рассказывала мне за эти годы, что я слышал о ней, и все, что я мог придумать. В лучшем случае, еще один короткий рассказ.

Я положил тетрадь в ящик и вернулся к разглядыванию «Брата».

Физз и ее тело удерживали меня от отчаяния. Я жадно наслаждался ею, чтобы заполнить каждый пустой день. Но между нами дела шли не так уж хорошо. Мы мало разговаривали мы делали не так много вещей вместе. Вина полностью лежала на мне. Когда мое рвение проходило, я был плохой компанией. Дома я был рассеянным, беспокоясь о произведениях, которые не были написаны, теряя время между просмотром книг и бездельем с «Братом».

Остальное время я проводил в офисе, трудился на ниве редакторской работы, не сражаясь и не умирая. Давно забытое Братство блестящих мужчин. Мой мозг медленно размягчался в выгребной яме беспокойства и тающей уверенности. Я удалился даже от своих товарищей по окопу. Порой я не обменивался с ними даже одним словом. Когда я и Физз выходили с друзьями, меня на самом деле с ними не было. Я знал, что это был правдоподобный мир, который скоро исчезнет. И тогда начнется моя жизнь.