— Просто умерщвляют… по определенной технологии. 

Неправильно убитый диббук способен занять тело своего убийцы. Это истина, которую будущим инквизиторам объясняли на первом же занятии и не уставали твердить все годы обучения. 

Диббука требовалось не убить, но изгнать из мира в момент смерти. Наиболее простой способ — причинить такую боль, чтобы тварь сама сбежала в родной мир. Именно поэтому в древности коллеги Роя использовали огонь. Но этот метод не был достаточно надежным. 

— И что за технология? Должна же я знать, как умру, — Даяна невесело улыбнулась. 

Боги, да что она несет?! Да Рой убьет любого, кто попробует причинить ей боль. 

— Я не знаю… — повторил Рой.  

— Не знаешь, как убивают диббуков? Я думала — это базовая компетенция для любого инквизитора? — с ее губ сорвался истерический смешок.  

Снова непонятные незнакомые слова. Почему Рой никогда не задавался вопросом что они значат? 

— Не знаю, что с этим делать.

Даяна закрыла лицо руками.

— Извини… я зря ерничаю. Просто это какой-то маразм! Я не кровожадный демон, обычная женщина, тридцать пять лет, образование высшее, в разводе, детей нет… — она всхлипнула. — Но это ведь никому не интересно, да? А я могу быть полезной! В моем мире нет магии, но есть наука. Вон Аншлер сразу понял как выгодно дружить с диббуками, а не сжигать всех без разбору… 

"Не бывает хороших диббуков", — любил повторять магистр. 

Не сошел ли Рой с ума, если готов поверить словам диббучки? Какое решение будет правильным? Он любит эту женщину… или думает что любит? 

Видеть, как она плачет, было невыносимо. 

Не хватало воздуха. Инквизитор потянул шейный платок, и в памяти всплыло, как утром (всего лишь утром, боги!) Даяна поправляла его. Как плескали в ее глазах лукавые искорки, когда она говорила: “Вы так блистательны, милорд, что мне страшно стоять рядом — боюсь ослепнуть”. 

Узел не поддался, лишь затянулся туже. Рой с яростью рванул его, по полу весело застучала пуговица воротничка. 

— Мне нужно подумать, — зло рявкнул он. — Пройдусь!

Пожалуй, это можно было назвать бегством. 

Вот и все. Я смотрю на захлопнувшуюся за Роем дверь и начинаю смеяться. Сначала тихо, а потом все громче, сама не замечая момента, когда смех переходит в рыдания.

Кончилась моя сказка. 

На душе какое-то детское недоумение и обида. Хочется как маленькой лупить кулаками по подушке и орать: “За что?! В чем я провинилась?!”

Ни в чем. Просто Рой всего лишь человек. Да, я не сомневаюсь, что он любил меня. Но любви оказалось недостаточно, чтобы перешагнуть через предрассудки.

И я рыдаю, самозабвенно утопая в соплях и жалости к себе. Несколько минут слабости, я ведь тоже не железная. 

А Тайберг предупреждал… 

Мысли от некроманта перекидываются к приемному папаше и слезы высыхают сами собой. Что тут нюни разводить, когда действовать надо? Времени осталось всего несколько часов! 

А ну быстро! Встала, умылась и составила план действий! 

Холодная вода помогает прийти в чувство и окончательно настраивает на боевой лад. 

Итак, бежать все же придется. И чем скорее, тем лучше. У меня форы — остаток дня и ночь. От удовольствия разгромить на прощание мануфактуру и магазин придется отказаться — слишком долго. До зубовного скрежета обидно оставлять все нажитое непосильным трудом Пилору, но придется. Вот если бы был законный способ передать их кому-нибудь другому до моего полного совершеннолетия… 

А ведь есть такой способ!

Я замираю над умывальником в дурацкой позе с открытым ртом, пораженная красотой и простотой внезапно открывшегося выхода. А потом подрываюсь вниз по лестнице.

И натыкаюсь на мессера и Катрин, спорящих над чемоданами.

— А, ребенок! — щурится некромант. — Ну что — убедилась, что дедушка Тайберг всегда прав?

— Убедилась, — я опускаю взгляд к саквояжу. — Вы куда-то собрались? 

— Да нет, это моя женушка нервничает. Говорит, что надо делать ноги, пока дом не наводнила инквизиция. А я ей: пусть приходят. 

— Ты идиот, если думаешь, что они тебя так просто отпустят! — не выдерживает Катрин. В широко распахнутых глазах плещет паника — не за себя. — Фицбрук знает все и теперь у него нет причин, чтобы тебя покрывать! Доказать, что ты Тайберг не так уж сложно. Инквизиция поднимет архивы, найдет твой портрет или привлечет кого-нибудь из магов, знавших тебя сто лет назад! Говорю же: надо бежать! 

— А я говорю, что никуда не побегу. За свои преступления в той жизни я уже заплатил с избытком, в новой нагрешить еще не успел. Убивать меня бесполезно, а живой доставлю куда меньше неприятностей, чем мертвый, — он нехорошо скалится и я вдруг верю, что мессер сумеет за себя постоять.

Вот и хорошо, значит я не ошиблась, сделав ставку на него. 

— Но Хаген… 

— Это мой дом, и демона-с-два я сбегу, оставив его потомку Эгмонта! 

— Кстати, по поводу дома, — встреваю я. — Катри, помнишь опекунскую доверенность с правом подписи, которую мы оформляли два месяца назад? 

Это случилось еще во время первого ремонта. Мой частично недееспособный статус требовал визы опекуна на любых бумагах, и Роя изрядно достало мотаться со мной в мэрию или к нотариусу по каждому пустяку. Тем более, что как раз тогда дело работорговцев набирало обороты, и он появлялся домой зачастую только чтобы поспать пару часов. 

Вот я и предложила передать монашке часть его опекунских полномочий. Статус моей дуэньи позволял оформить доверительное управление собственностью. Разумеется, у подобной “опеке по доверенности” были свои ограничения. И сама бумага теряла всякую законность вместе с лишением Роя опекунских прав.

Но пока она все еще в силе. 

Глаза некроманта вспыхивают хищной радостью, когда я наспех излагаю ему свою идею.

— А ты умница, ребенок! Моя школа! — он от души хлопает меня по плечу и подмигивает Катрин. — Собирайся, сладкая моя. Мы едем к нотариусу! 

*** 

Сорок минут спустя, когда мы покидаем контору нотариуса, с заверенным договором, согласно которому господин Хаген Берг арендовал в полную собственность у Даяны Эгмонт Кленовый особняк и прилегающий к нему участок земли. Со всем содержимым, включая расположенный на территории оного особняка магазин косметики “Леди Эгмонт” и мануфактуру. Аренда начинается с сегодняшнего дня и продлится ближайшие шесть лет. Подписано Даяной Эгмонт, завизировано представителем опекуна.

— Я все равно не понимаю, что помешает ему, как новому опекуну, расторгнуть договор, — хмурится Катрин.