Алукард исчез из дворца, из города, из его жизни.

– О чем? – спросил принц. Его лицо пылало, но голос был холоден. – Хочешь, чтобы я спросил, почему ты ушел? Почему предпочел открытое море моим покоям? Клеймо преступника – моим рукам? Я не спрашивал тебя, Алукард, потому что не хотел этого слышать.

– Чего? – спросил Алукард и коснулся щеки принца.

Тот отшвырнул его руку.

– Оправданий. – Алукард хотел было заговорить, но Рай перебил: – Я понимаю, чем был для тебя: спелым плодом с ветки, мимолетным развлечением.

– Нет, это не так. Ты…

– Игрушкой.

– Нет…

– Прекрати, – произнес Рай с тихой силой, достойной короля. – Сейчас же. Перестань. Я терпеть не могу лжецов, Алук, а еще больше не люблю глупцов. Поэтому не делай из меня дурака. В ночь знамен ты застал меня врасплох. Что было, то было… – Рай постарался перевести дыхание, потом решительно рубанул рукой. – Все кончено.

Алукард поймал Рая за руку, опустил голову, чтобы скрыть синие как шторм глаза, и вполголоса произнес:

– А если я не хочу, чтобы это кончалось?

Слова обрушились как удар, вышибив дух. В груди у Рая что-то вспыхнуло, и он не сразу понял, что это. Гнев.

– Какое ты имеешь право, – тихо, властно проговорил он, – чего-то хотеть от меня?

Его ладонь легла Алукарду на грудь. Когда-то это прикосновение было теплым, но сейчас он с силой оттолкнул капитана. Тот с трудом устоял на ногах и поднял глаза, но не сделал ни одного движения навстречу. Он был не в том положении. Пусть он дворянин, но Рай-то принц, неприкосновенный, если сам не даст на то разрешения, а сейчас он ясно дал понять, что разрешения нет.

– Рай, – Алукард стиснул кулаки, игривость покинула его голос. – Я не хотел уходить.

– Но ушел же все-таки.

– Если бы ты выслушал…

– Нет. – Рай снова подавил глубокую внутреннюю дрожь. Борьбы любви и утраты, стремления одновременно удержать и отпустить. – Я тебе больше не игрушка. Не тот глупый юнец, каким я был. – Он постарался изгнать из голоса трепет. – Я наследный принц Арнса. Будущий король этой империи. И если ты еще раз хочешь просить меня об аудиенции, получить еще одну возможность объясниться, будь добр это заслужить. Иди. Принеси мне этот передатчик. Помоги спасти город. Тогда, мастер Эмери, я рассмотрю вашу просьбу.

Алукард коротко моргнул, явно потрясенный. Но после долгого мгновения выпрямился в полный рост.

– Слушаюсь, ваше высочество. – Он повернулся и ровным шагом прошел по комнате. Стук его сапог ударами молота отдавался в груди Рая. Второй раз подряд он смотрел, как уходит дорогой ему человек. Второй раз подряд он настоял на своем. Но не мог не смягчить удара. Для обоих.

– И вот еще что, Алукард, – сказал он, когда капитан был уже у двери. Алукард обернулся, бледный, но все такой же внимательный. – Постарайся не убить моего брата.

По лицу капитана промелькнула дерзкая усмешка. Полная радости и надежды.

– Приложу все усилия.

I

Понятно, почему Лайла не любит прощаний, подумал Келл. Насколько легче было бы просто уйти. Он спускался по внутренней дворцовой лестнице, и в груди эхом отдавался стук сердца брата, но нити, соединяющие их, с каждым шагом ослабевали. А что же будет, когда они окажутся далеко? Когда между ними пролягут дни и мили?

Будет ли он слышать биение сердца Рая?

В воздухе повеяло холодом. Келл увидел, что дорогу преграждает Эмира Мареш. Ну конечно, дело ясное. После всего, что было, король дал разрешение уйти, а королева отказывает.

– Ваше величество, – поклонился он, ожидая обвинений, упреков. Вместо этого королева устремила на него взгляд – неожиданно мягкий, а не яростный. В ее глазах бурлили вихри зелени и золота, кружилась листва, подхваченная осенним ветром. Королева уже много недель не смотрела ему в глаза.

– Уходишь, значит, – произнесла она. То ли спросила, то ли просто заметила.

Келл решил не уступать.

– Да. Король позволил мне…

Эмира тряхнула головой, словно пыталась привести в порядок мысли. Ее пальцы сжимали клочок ткани. Она протянула его Келлу.

– Нельзя уходить, не взяв с собой кусочек своего дома, – сказала Эмира. – А то пути не будет.

Келл присмотрелся к подарку. Это была квадратная алая метка из тех, что пришивают к детским туникам, с вышитыми буквами – «КМ».

Келл Мареш.

Он никогда не видел эту нашивку, и второй инициал его смутил. Он никогда не считал себя Марешем. Да, Рай – его брат, а он сам – приемный сын, взятый ко двору много лет назад. Но эту семью он никогда не считал родной.

Он подумал, что это своего рода знак примирения, сделанный наспех, но ткань была старая, потертая.

– Я это сшила, – начала Эмира, запинаясь, что было ей совершенно несвойственно, – когда ты впервые пришел во дворец, но потом не смогла… я не думала… – Она умолкла и попыталась еще раз: – Келл, люди такие хрупкие. Мало ли что может с ними случиться… и я боялась… но пойми, пожалуйста, что ты… всегда был…

Она опять замолчала и на этот раз не нашла в себе сил продолжать. Лишь стояла, смотрела на клочок ткани, водила пальцем по буквам, и он понимал: сейчас надо или протянуть ей руку, или уйти. Выбор за ним.

И это было нечестно. Зачем она ставит его перед выбором? Королева должна была уже десять раз прийти, выслушать, должна была, должна, но он так устал, а она так переживала, и у него больше нет сил это выносить.

– Спасибо, моя королева, – сказал Келл, принимая подарок.

И тогда, к его удивлению, она коснулась ладонью его лица, как делала много раз, когда он возвращался из странствий, и тогда в ее глазах сквозил немой вопрос: «Как ты себя чувствуешь?»

Но на сей раз вопрос был другим: «С нами все будет хорошо?»

Он коротко кивнул и подался ей навстречу.

– Возвращайся домой, – тихо сказала она.

– Вернусь, – пообещал Келл и снова встретился с ней глазами.

Он отстранился первым. Пальцы королевы соскользнули на его плечо, на рукав. И он ушел. «Я вернусь», – подумал он и впервые за долгое время понял, что говорит правду.

* * *

Келл понимал, что надо сделать дальше.

И понимал, что Лайле это не понравится.

Он направился к тюремным камерам и на полпути почувствовал, что сердце забилось ровнее, плечи словно укутались теплым одеялом. Так всегда бывало, когда появлялся жрец. Келл замедлил шаг, но не остановился, и Тирен догнал его и пошел рядом. Авен эссен ничего не сказал, и молчание стало вязким, замедляло шаг, будто встречная река.