– К дороге не подойти. Войска валом валят. Даже при наступлении такого не было, – и Турчин бросил на нары сырой полушубок.

– Неужели отступают? – спросил Воронцов.

– Идут сплошным потоком. Даже днём. О том, чтобы перейти на другую сторону и атаковать оттуда одиночный транспорт, как предполагалось по плану, и речи не может быть.

– А что ж тут плохого, Владимир Максимович? Это значит, что немцы отступают! Драпают!

– На драп непохоже, – тут же возразил Турчин. – Отходят организованно. И почему нашей авиации нет? Мы там, на дороге, сидели и ждали: вот налетят, вот налетят и разделают их подчистую на несколько километров. Под шумок тогда можно было бы и дорогу перескочить, и оружием разжиться. Но в небе тихо. Днём поток не уменьшается. Заметил вот что: когда возникают пробки, тут же поднимается суматоха. Нервничают. Офицеры готовы расстрелять водителей. У грузовиков частые поломки, заканчивается горючее. ГерманскийOrdnungявно даёт сбои. Этого они, видимо, не планировали. Эх, если бы наши поднажали, да с авиацией, да чтобы она плотно прошлась по тылам. Как делали это они летом и осенью. Помните? Километровые пробки на дорогах их «штуки» в пять минут превращали в сплошные воронки.

– Владимир Максимович, как вы думаете, где фронт?

– Наши, быть может, уже под Наро-Фоминском или Боровском. Давят, скорее всего, по всему фронту. А помните, как прорывали фронт они? Группировались на каком-либо одном направлении, одним ударом прорывали нашу оборону и уже потом вводили основные подвижные силы и резервы. Замыкали нас в «котлы», опоясывали внутренним и внешним фронтом и добивали.

– Тут надо думать о том, как быть нам. Прорваться к нашим, навстречу, мы не сможем.

– Нет, это исключено. А местность вот-вот будет наводнена немецкими войсками. Если только они не уйдут дальше. Где у них отсечные позиции, мы не знаем.

И тут Воронцов выложил Турчину то, что удалось разузнать в Прудках.

– Да… Реальность сильнее наших предположений. Людям не скажешь: мы, мол, Красная армия, и мы уходим, а вы тут как хотите, – Турчин встал, подбросил сухих дров в одну из печей, прислушался к храпу своих бойцов. – А главное, что у нас боеприпасов совсем ничего. Для одного хорошего боя. И то…

О «максиме» и боеприпасах старосты Воронцов пока промолчал.

– Ладно, Владимир Максимович. Отдыхайте. Ровно через шесть часов я вас разбужу. Будем решать, что дальше делать. А я пока вышлю разведку. Двоих – к дороге. Может, там происходят какие-нибудь изменения. А сам съезжу в Прудки.

– Передайте Пелагее Петровне мой нижайший поклон, – сказал Турчин вялым, полусонным голосом. – И осторожнее, осторожнее. Именно теперь – ос-то-рож-нее. Влюблённый воин, знаете ли… Исчезает чувство опасности, самосохранения. И враг это тоже знает. Влюблённый воин…

Воронцов усмехнулся, хотел было возразить подполковнику. Но услышал, как тот всхрапнул и повернулся набок. В отблесках мерцающих печей он увидел его обмётанный сединой затылок с поблёскивающей лысиной. Остальные из группы Турчина тоже уже спали крепким сном, развесив портянки и расставив валенки вокруг раскалённых печей. Пахло крепким мужским духом. Утром надо проветривать, подумал Воронцов, чтобы не угорели. И о бане надо подумать. Как и где её устроить. Иначе провоняем, завшивеем.

Он оделся, на ощупь выбрался из землянки. Окликнул часового, поговорил с ним. Потом спустился в овраг, к лошадям. Лошади стояли под навесом, сооружённым из еловых лапок. Сверху навесы надёжно прикрывал снег, и теперь конюшня не просматривалась даже с воздуха. Взял одно из сёдел. Но подержал его в руках, подумал и повесил назад. Отыскал свои охотничьи лыжи, дослал в патронник патрон, поставил винтовку на предохранитель и, закинув её за спину, пошёл на знакомую звезду. Каждую ночь вставала та звезда в развилке старой берёзы, словно бессменный часовой, и сияла, мерцала, переливаясь своими зелёными, синими и рубиновыми гранями. Что это за звезда, из какого созвездия, он пока не знал. Но каждый раз, собираясь в Прудки, он шёл на неё, пока не выбирался из лесу. Оказавшись в поле или на лугу, на несколько секунд замирал, внимательно осматривался, прислушивался. Каждый раз это было новое, незнакомое место. Потом сворачивал влево. Деревня всегда была там, левее. Ближе или дальше. Но всегда – там. И долго ещё чувствовал взгляд присутствие той знакомой звезды. Только потом терял её из виду. Кругом было много других, быть может, более ярких. Но и она, та, которая выводила его из чащи, тоже сияла среди них. Она была здесь. Она никуда не исчезала. Хотя разглядеть её он уже не мог.

По пути от вырубок к Прудкам ему предстояло миновать два небольших перелеска. Осторожно приблизившись к ближнему, в занесённой снегом воронке он увидел торчащую на дне берёзовую палку. Это был условный сигнал.

Воронцов сорвал с плеча винтовку, присел, начал всматриваться в березняк впереди, в поле, за которым чернели приземистыми стожками прудковские дворы. Вот-вот оттуда мог прозвучать выстрел. Или пулемётная очередь. Мгновения проходили мимо, уходили в прошлое, а тишина ночи длилась и длилась, не прерываемая даже шорохом. И только одно сердце курсанта Воронцова стучало в этой морозной тишине под алмазными звёздами среди белой знакомой равнины.

Дивизии левого крыла и танковая бригада успешно продвигались вперёд. Взламывали немецкую оборону, дробили её, обходили отдельные подразделения, не желавшие ни отходить, ни сдаваться, добивали их артиллерийским огнём и шли дальше, устилая белые подмосковные поля телами своих бойцов и командиров.

В первый же день наступления Ефремову доложили о том, что успешно деблокирован 1291-й полк. Потери полка незначительные. Капитан Лобачёв жив.

– Подготовьте представление к награждению всех отличившихся, – приказал командарм.

Но выехать в район действий 110-й дивизии Ефремову не удалось. Пришло срочное донесение из 113-й от Кириллова: передовым полком дивизия вышла к Боровску, с ходу атаковала, успеха не имела, начала охват города с юго-востока, при этом непрерывно пытаясь просочиться в окраинные кварталы. Почти в это же время прибыл делегат из 93-й стрелковой дивизии, на днях переподчинённой 33-й армии. Офицер спрыгнул с заиндевелой лошади и доложил:

– Приказано передать на словах. Генерал Эрастов докладывает: дивизия своим пятьдесят первым полком и вторым батальоном двести пятьдесят шестого полка ворвалась в Боровск, охватив город с юго-запада. По сведениям разведки, гарнизон города составляет до тысячи человек пехоты с танками и артиллерией.

– Передайте Кириллову и Эрастову: сомкнуть фланги, запереть их в городе и добивать, добивать и добивать. Противник не должен выйти из кольца. Ни один транспорт, ни один солдат.

Во время прорыва и наступления связь с командирами дивизий оказалась нарушенной. Штабы всё время находились в движении. Приказы командарма уходили через конных офицеров связи. Эти же лейтенанты вскоре возвращались с донесениями из дивизионных штабов.