Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно ли такое было возможно? Да, случались прецеденты, когда в момент присуждения премии награждаемая теория оставалась недоказанной. На самом деле только в истории космологической Нобелевской премии такое случалось три раза. В двух из них наблюдатель получил премию за открытие явлений, предсказанных ранее теоретиком. Оба раза за бортом остался один и тот же человек — Ральф Альфер. Альфер был жив и в 1978 году, и в 2006 году, когда премия присуждалась за экспериментальные открытия, связанные с космическим микроволновым фоном, предсказанным им и Гамовым (умершим в 1968 году).
Третьим прецедентом стала Нобелевская премия по физике 2011 года, которую разделили между собой Перлмуттер, Рисс и Шмидт. По словам Гиббса, «присуждая премию за открытие ускоряющегося космического расширения, комитет ясно дал понять, что награда вручается за наблюдение независимо от того, как оно интерпретируется теоретиками. Вполне вероятно, что комитет может так же отнестись к открытию [BICEP2], пока не выяснится, что причина в инфляции, а не в чем-то другом»{11} (курсив мой. — Б. К.)
Возможно, мои перспективы не так уж плохи: Нобелевская премия за открытие энергии вакуума не досталась ни теоретику, который впервые ее предсказал, т. е. Альберту Эйнштейну, ни теоретику, который предложил фундаментальное объяснение, почему темная энергия имеет ту величину, которую имеет (это предсказание по-прежнему не подтверждено); вместо этого победили три астронома (Перлмуттер, Рисс и Шмидт), которые наблюдали ее эффект. Экспериментаторы взяли верх над теоретиками. Не меньше полудюжины теоретиков могли претендовать на звание отцов теории инфляции — в два раза больше, чем допустимое число нобелевских лауреатов. Но всего несколько экспериментаторов могли по праву заявить, что именно они обнаружили инфляцию.
В этом ненаучном голосовании в интернете среди экспериментаторов я получил наибольшее число голосов. Если бы Нобелевский комитет придерживался похожей точки зрения, у меня был бы шанс на победу даже с 19 другими соперниками на ринге. Дальше стало еще интереснее, когда в официальном нобелевском подкасте промелькнуло упоминание об открытии BICEP2: за нами внимательно наблюдали{12}. Газета The Guardian в конце недели напророчила Нобелевскому комитету головную боль при выборе победителей в этом году{13}. Я был бы счастлив стать для них аспирином.
Недавно самая влиятельная научная организация в мире внесла важное изменение в правила присуждения своих золотых наград. В 2009 году Американская академия кинематографических искусств и наук (да-да, наук) удвоила число номинантов в главной категории «За лучший фильм» с пяти до десяти, еще более щедро одаривая их своим признанием.
Как и Нобелевскую премию, награду Киноакадемии присуждают коллеги по цеху по принципу меритократии и равноправия, без оглядки на коммерческий успех. Обе церемонии проходят в гигантских залах, с небывалой помпезностью, в присутствии всех звезд. Обе транслируются в прямом эфире на весь мир. Победители получают золотые статуэтки или золотые медали из рук именитых особ Голливуда или Шведской академии наук. Хотя Киноакадемия не придерживается требования Альфреда Нобеля о том, чтобы награждались те, кто принес «наибольшую пользу человечеству», премия эта — гуманитарная по своему характеру и, несомненно, сама по себе несет идею, что кино может изменить общество к лучшему.
После того как в 2012 году были объявлены лауреаты Нобелевской премии по физике, физик Джим Аль-Халили написал на The Guardian статью, где изложил свои предложения по модернизации премии. Мое внимание привлекли следующие слова: «Большинство нобелевских лауреатов ведут исследования на переднем крае науки на протяжении многих лет, зачастую давно отказавшись от надежды получить этот высший знак научного признания. Нобелевская премия — это не „Оскар“, где актеры по крайней мере знают, что вошли в шорт-лист… Остальные ученые по всему миру с затаенной надеждой ждут, что в этом году победителями станут коллеги из их конкретной области исследований, поскольку это позволит им погреться в отблесках их славы и значительно повысить шансы на финансирование своих исследований»{14}.
Слова Аль-Халили заставили меня задаться вопросом: что, если Нобелевский комитет будет публично объявлять имена всех номинантов? Согласно действующим сегодня правилам, имена номинантов (и номинаторов) должны держаться в секрете на протяжении 50 лет. Но какой смысл скрывать имена ученых, вошедших в шорт-лист Нобелевской премии, будто они упомянуты в докладе Комиссии Уоррена об убийстве президента Кеннеди?
Шведская королевская академия наук объясняет такую секретность нежеланием огорчать номинантов, которые не стали победителями. Но это сомнительный аргумент. Вспомните, что часто говорят несостоявшиеся оскароносцы: «Для меня огромная честь быть номинированным на эту престижную награду». Объявление номинантов будет лучшей рекламой для тех научных отраслей, в которых они работают. Ученые в этих областях смогут получать такие же бонусы в виде повышенного внимания и потенциального увеличения финансирования, как и в областях победителей, о чем говорил Аль-Халили. Номинаторам также будет приятно узнать, что предложенная ими кандидатура вошла в шорт-лист Нобелевского комитета. Кроме того, если выдвинутый ими кандидат не победил, возможно, они решат не тратить свою следующую возможность на выдвижение на премию того же человека. (Исходя из того, конечно, что вы не написали книгу с критикой нобелевских процедур и тем самым не свели на нет свои шансы для дальнейших приглашений.)
Конечно, здесь можно возразить, что раскрытие всех номинантов может: 1) отвлечь часть внимания от победителя и тем самым 2) переключить его на других. Но, если посмотреть на Оскара, этого вряд ли стоит опасаться. Лауреат Нобелевской премии всегда по праву будет признаваться обществом как обладатель высшего дана среди черных поясов научного мира{15}. На самом деле им стоило бы ценить возможность не все время находиться в центре внимания, если вспомнить печально знаменитую фразу Томаса Элиота: «Нобелевская премия — это билет на собственные похороны. После ее получения никто никогда не сделал ничего серьезного».
Как бы пренебрежительно мы, ученые, ни относились к славе, нам есть чему поучиться у наших коллег из мира киноиндустрии. Голливудская версия инфляции не касается космоса, речь идет о признании. В статье под названием «Кто был стилистом этой еды? Бесконечные титры», опубликованной в 2004 году в газете The New York Times, говорилось, что сегодня титры голливудского блокбастера, где перечисляются все причастные к созданию фильма, занимают около десяти минут{16} — в три раза больше времени, чем потребовалось Вселенной для создания всех ядер водорода.
Современный Голливуд, как и современная наука, больше, чем когда-либо, опирается на коллективные усилия. На рис. 54 показано количество участников творческих команд (от режиссера и исполнителей главных и второстепенных ролей до членов съемочной группы, вплоть до птицевода и флориста, и множества специалистов по компьютерной графике, создающих красочные спецэффекты), участвовавших в работе над лентами, удостоенными «Оскара» в номинации «Лучший фильм года» с момента учреждения этой награды в 1927 году. Сравните это с рис. 55, где отражено число соавторов в «нобелевских» научных публикациях с момента первого присуждения премии в 1901 году. На обоих графиках видна резкая кривая роста в форме «хоккейной клюшки»: первый оскароносный фильм «Крылья» был снят группой из 23 человек, лучший фильм 2014 года — «12 лет рабства» — командой из 353 человек. Первый лауреат Нобелевской премии по физике Вильгельм Рентген сделал открытие один, а в экспериментах ATLAS и CMS на Большом адронном коллайдере, приведших к открытию бозона Хиггса, участвовало 6225 физиков-экспериментаторов.