– Я родилась одиннадцатого августа в тысяча четыреста шестьдесят седьмом году от Рождества Христова, – наконец произнесла зеленоглазая ведьма. Медленно, мучительно, спотыкаясь на каждом слове. – Мой отец… он был королем Англии Эдуардом. Эдуардом Четвертым из великой династии Плантагенетов, ныне мертвой. Впрочем, в этом нет ничего странного, все конечно. Династии рождаются, переживают расцвет и угасают, вечный закон эволюции. Матушка моя, Елизавета Вудвилль, была старше отца, ходили слухи, что она околдовала короля, и поэтому он женился на ней – будучи до этого тайно помолвленным с одной благородной леди. Теперь уже никто не скажет, действительно ли мне передался материн Дар, или же он просто гулял в крови Йорков или Вудвиллей – но это не важно. Важно на самом деле проклятие Йорков, истинное проклятие дома Белой розы.

Джейн умолкла и взглянула на меня со светлой, робкой улыбкой на устах. Глаза ее сияли, словно видела она перед собой вовсе не меня, а тех, далеких… Мать и отца, короля и королеву, торжественные анфилады Виндзорского замка, редкие солнечные дни в дождливой стране.

– Тебе ведь известно, что во времена моей молодости, да и гораздо позже, быть женщиной означало постоянно ходить по острию бритвы? – мягко спросила Джейн. Я кивнула, соглашаясь.

– Материнство – это великое испытание, – тихий голос ведьмы зазвучал бодрее, – но тогда… Многие женщины из рода Йорков умирали в родах. Мне рассказывали, что проклятие наслала злая ведьма, которой потом отрубили голову, тело сожгли, а пепел развеяли по ветру. Теперь подобные вещи кажутся несуразной глупостью, но тогда… О, тогда я искренне верила… Да и не только я. Елизавета… Нет, не так. Elizabeth , моя старшая сестра, тоже уверовала в легенду. Бедняжка, она умерла на тридцать седьмом году жизни от родовой горячки, через несколько дней после смерти младенца! И я, я… Я, ведьма, ничем не смогла ей помочь, ибо дар мой стал даром палача.

Она уронила лицо в ладони и застыла. Едва заметный сквозняк шевелил легкие рыжие кудри, и казалось, что только они и живы, а тело наследной королевы обратилось в мрамор… Точно так же, как затвердевали тела древних вампиров в хрониках Энн Райс.

– Джейн, – я протянула руку и осторожно коснулась ее плеча, – если тебе больно, не надо. Я не знала твоей истории, и уж конечно не помру, если она так и останется только твоей.

Ведьма шмыгнула носом, глянула на меня исподлобья. Глаза покраснели от набежавших слез, розовые губы подрагивали… А потом Джейн резко выпрямилась, улыбнулась через силу.

– Да нет же, Лера. Это я… я сама должна дойти до конца и перестать бояться саму себя. Тут немного осталось рассказывать, скоро все станет на свои места, а ты наконец поймешь, где правда, а где ложь во всей этой путанице… Так вот, к чему все это?.. Ах, да. Меня должны были выдать замуж за будущего правителя Дании. Говорили, что он красив, мудр не по годам. Шушукались, что охоч до женщин, но это не казалось ужасным. Какой монарх не был любителем прекрасного пола? Мой отец, Эдуард Четвертый, не пропускал ни одной юбки, а мою мать это не задевало… Девки девками, а она крепко держала его в своих руках. И вот, когда вопрос о замужестве был практически решен, меня начали тревожить сны. Наверное, я слишком много думала о проклятии Белой Розы… А может быть, оно и вправду существовало? Повторялся один и тот же сон, как будто я рожаю, вот уже который день. Ребенок застрял и не хочет покидать меня, ребенок умер, не шевелится, и я… умираю вместе с ним, своим не родившимся малышом. Я пыталась бодрствовать по ночам под предлогом изучения священного писания, но к утру веки смыкались сами собой, и – снова он, мой кошмар, мой бред. Как-то я не выдержала и решилась поговорить с отцом. Все-таки он был королем, а моя несчастная судьба оставалась в его власти… Я разыскала его вечером, в обществе двух развратных женщин – отец был сильно навеселе и, надо признать, что лучше бы тогда я ему ничего не говорила… Но в тринадцать лет в душе живет надежда! Господи, как же я верила, как надеялась на то, что слезы мои разжалобят монарха. И как я жестоко ошиблась.

«Отец мой», – сказала я, поклонившись, – «позвольте мне посвятить себя служению Господу нашему. Позвольте оставить мир и удалиться в тихую обитель, где в трудах и молитвах я обрету покой».

«Что такое?» – он глянул на меня как на сумасшедшую, – «что еще за блажь?»

Взмахом руки король отослал шлюх, затем торопливо наполнил бокал вином и также торопливо осушил его до дна. Только тогда я поняла, что отец был сильно навеселе, и что следовало бы поговорить с ним чуть позже. На следующий день, к примеру.

Тяжело переваливаясь на отекших ногах он пошел ко мне, взял пальцами за подбородок и развернул мое лицо к свету.

«Ну-ка, дочь моя, рассказывайте. Что за дурь ударила вам в голову, вышибив остатки мозгов? Какая еще тихая обитель?»

Меня затрясло. Я всегда побаивалась отца, он был таким огромным, тучным в своем приближающемся сорокалетии… И совершенно непредсказуемым. Как-то я видела, что он ударил матушку, по лицу наотмашь, тогда мать проклинала его самыми ужасными словами и кричала «ты за все заплатишь». И мне показалось, что если он меня ударит, то я непременно умру. Ноги отнялись, меня прошиб ледяной пот, голова закружилась…

«Позвольте мне уйти в монастырь», – просипела я, не смея взглянуть в лицо королю.

«К чему вам в монастырь, дочь моя?» – вкрадчиво поинтересовался он, – «уж не предпочитаете ли вы монашескую келью ласкам датского короля?!!»

Я ничего не смогла ответить, потому что в этом и была правда. А через мгновение почувствовала, как отец подхватил меня под мышки и поволок к окну. На вид он был спокоен, даже слишком, но я кожей чувствовала его обжигающий гнев.

«Посмотрите вниз, дочь моя».

Под окном развлекались гвардейцы. Они были пьяны настолько, что не держались на ногах, мочились на стену и богохульствовали.

«Я отдам вас этим людям», – прошептал мне король, обдавая винным духом, – «если вы не выбросите из своей глупой головы мысли о монастыре. И вы будете рожать ублюдков от них, а не от сына и внука королей».

Тогда я потеряла сознание.

* * *

Джейн сидела, упершись острым подбородком в сцепленные пальцы рук, и задумчиво смотрела перед собой, даже теперь продолжая взвешивать все «за» и «против» давно принятого решения.

– Знаю, сейчас это звучит совершенно по-дурацки,– спокойно продолжила она, – но тогда я была абсолютно уверена, что не переживу появления на свет первенца. Наверное, виноват был все тот же кошмар, он возвращался и возвращался, сводя с ума, заставляя молиться денно и нощно о том, чтобы датчане изменили свое решение… Я пробовала поговорить с матерью, но что она могла сделать?

«Дитя мое», – сказала матушка, – «монархами рождаются не для счастья, но для блага государства, и ты должна это понимать».

Вот и все. Надежды таяли как дым, а клочья ночных кошмаров кружили надо мной как воронье над трупом. Вот тогда-то я и решилась… Раз уж мне было суждено умереть при рождении ребенка… А так – быстро, без мучений. Просто уснуть…