Вот поэтому вождь племени траспиев долго колебался, прежде чем выделил сильный отряд воинов в помощь Марсагету. Но последняя победа над иллирийцами, после которой по расчетам вождя траспиев те должны не скоро оправиться, рассеяла его опасения, и обрадованный благополучным исходом переговоров Абарис поспешил обратно. Военачальником отряда траспиев вождь племени назначил своего сына Спартока, двоюродного брата Абариса.

Спарток был полной противоположностью Абариса. Высокий, гибкий, с крепкими сухими мышцами, с жарким огнем в черных больших глазах, он был на удивление молчалив и даже угрюм. Несколько медлительный в повседневной жизни, Спарток мгновенно преображался, стоило только ему ощутить в руке привычную тяжесть клинка. Когда он мчался впереди своих воинов, и длинные темно-русые кудри волнами струились вокруг головы, юный сын вождя племени траспиев напоминал Абарису бога войны Вайу. Спарток был страшен и неудержим в бою, о чем свидетельствовали многочисленные, несмотря на молодость, шрамы на его теле.

Несколько раз двоюродные братья за время пребывания Абариса в гостях у траспиев встречались в тренировочных поединках на мечах, и сколот с превеликим трудом сдерживал яростный напор своего родственника; он, так же, как и Абарис, был двуруким – одинаково хорошо владел кривым мечом траспиев как левой, так и правой рукой.

В жилах Спартока текла кровь царской династии Спартокидов, правителей Боспорского государства: его дед, вождь траспиев Садал, отец Опии, был троюродным братом по отцовской линии царя Боспора Левкона II. И если Абарис, воспитанный несколько грубоватым, но честным и бесхитростным Меченым, достигшим высокого положения при вожде сколотов только благодаря личным качествам, не придавал особого значения знатности своего рода, то Спарток, благодаря наемным учителям-эллинам довольно сносно владевший несколькими языками и умевший даже писать (конечно, по-эллински), гордился своей родословной. И своей ученостью, что в те времена среди вождей траспиев было большой редкостью. И, естественно, отказ вождя иллирийцев выдать за него замуж дочь Спарток воспринял как тягчайшее оскорбление.

Считая себя опозоренным, он с неистовой энергией сумел в кратчайшие сроки собрать сильную воинскую дружину. К нему присоединились представители практически всех племен союза траспиев. Выступив в поход против иллирийцев, он выбил их войско из считавшихся неприступными горных крепостей и нанес сокрушительный удар основным вражеским силам, хотя они по численности значительно превосходили его отряд, а по вооружению ни в чем не уступали траспиям, применив испытанный в боях прием горцев: темной ночью воины отряда спустились на дно ущелья, обошли иллирийцев с тыла и перед утром, вырезав немногочисленные сторожевые посты врага, ворвались в сонный лагерь.

Спаслись немногие. И среди них, к глубокому сожалению Спартока, был отец несостоявшейся невесты. Отягощенные богатой добычей, гордые победой, траспии вернулись в родные края, а Спарток там же, среди трупов поверженных врагов, поклялся, что еще возвратится и настигнет вождя иллирийцев. Поэтому, несмотря на чувство приязни, которое Спарток испытывал к Абарису, и долга перед единокровными сколотами, он с большой неохотой возглавил отряд воинов, направленных в помощь Марсагету – поход против сармат отодвигал выполнение клятвы юного военачальника на неопределенный срок, и нетерпеливость, свойственная молодости, сквозила во всех действиях и жестах Спартока.

Хмурый и неразговорчивый больше обычного, он сутками не покидал седло, меняя заводных коней одного за другим, загоняя их до пены и хрипа. Так же, как и воины-траспии, он на ходу глотал, почти не пережевывая, мелко нарезанные кусочки вяленого мяса и ломтики зачерствевшей лепешки и, подкрепившись вином из походного бурдючка, притороченного к седлу, снова и снова нахлестывал скакуна нагайкой. Привалы были коротки – только для того, чтобы дать возможность отоспаться воинам и покормить коней – в основном по ночам. Спарток, казалось, был выкован из железа: ложился спать позже всех, а вставал с утренней зарей и, снедаемый горячечным возбуждением, поторапливал воинов. Но им, впрочем, подобные переходы и выносливость их военачальника не были в диковинку.

И никто тогда не догадывался, что в скором времени Спарток станет вождем племенного союза траспиев, что иллирийцы, напуганные его могуществом и воинским талантом, заключат мир со своими соседями ценой головы вождя, родственника царя Фарнака I Понтийского, и богатых даров, опустошивших сокровищницы вож-дей иллирийцев, что надменные римляне, неоднократно битые войсками Спартока, будут учиться воинскому искусству у этого варвара. Никто не знал, в том числе и Спарток, что у него будет сын Реметалк, тоже не менее талантливый полководец, чем он сам, и что его внук, названный в честь деда Спартоком, будет захвачен в плен когортами римского полководца.

Сертория и станет развлекать римских патрициев победами на арене гла-диаторских ристалищ. И уж, конечно, никто не мог предположить, что внук Спартока, названный в школе гладиаторов в Капуе Спартаком или Фракийцем, станет вождем восставших рабов; под его руководством они не раз будут громить легионы римлян, а он покроет свое имя неувядаемой славой, затмившей славу его знаменитого деда, чьи воинские приемы, еще в детстве досконально изученные Спартоком, не раз будут ставить в тупик весьма искушенных в военном деле римских полководцев и не раз выручат войско восставших рабов из трудных положений…

К Борисфену боевая дружина траспиев прискакала под вечер. О переправе нечего было и думать: разгулялся холодный осенний ветер, и ненастное небо обрушило на уставших воинов потоки дождевой воды. Чтобы не выдать раньше времени свое присутствие и опасаясь лазутчиков сармат – их сторожевые дозоры могли быть и на правом берегу – костров не разжигали. Укрывшись плащами, привыкшие к невзгодам походной жизни воины траспиев безмятежно уснули в глубоком яру под прикрытием обрывистого склона. И только Абарис так и не сомкнул глаз, терзаемый муками неизвестности и страха за жизнь своих родных. И Майосары…

С рассветом следующего дня траспии одолели полноводный Борисфен. И пока воины приводили в порядок оружие – точили мечи, сушили отсыревшие кожаные доспехи, меняли тетивы луков – Спарток и Абарис во главе небольшого отряда в полсотни человек отправились, не мешкая, на разведку.

Ручей задумчиво бормотал среди замшелых каменных глыб, разбросанных в беспорядке у подножья утеса, и изливался прозрачными трепещущими струйками в мрачный бездонный колодец. Огромные, в два-три обхвата, стволы высились вокруг ручья, сплетаясь кронами в единый шатер. Их толстые, узловатые корни причудливо змеились вдоль широкой, хорошо утоптанной тропы, поднимающейся от колодца, окруженного невысокой стенкой из тщательно подогнанных тесаных камней, к плоской вершине утеса, где среди деревьев виднелась потемневшая от времени изгородь из толстых окоренных кольев, вбитых стоймя в землю и заостренных вверху. Массивная калитка в изгороди, сколоченная из тесаных дубовых плах, была приоткрыта; вымощенная светло-серыми отполированными временем плитами площадка внутри изгороди обрывалась в глубокую пропасть.

Напротив калитки, в дальнем конце отгороженного пространства, расположились полукругом рубленые хижины с дверьми, раскрашенными черными и красными полосами.