– Обед готов, господин… – неслышно проскользнул вслед за ним виночерпий.

– Подавай.

– Слушаю и повинуюсь.

Вчера отбили два штурма, сегодня – один… Впрочем, боем это можно назвать с натяжкой: прикрываясь щитами, сарматы дальше рва с водой не шли, лишь забрасывали его камнями и связками хвороста. Судя по всему, в скором времени нужно ожидать решающего штурма, возможно последнего… А помощи пока нет. Почему медлит царь Скилур? Почему нет вестей от Абариса?

Сарматы починили осадные машины, установили их на позиции, но еще не обстреливали защитников Старого Города. Чего-то ждут. Чего? Позавчера в их лагерь пришел караван, видимо, с продовольствием. В осажденном Атейополисе для воинов пока хватает еды, но мирные жители голодают.

Расстегнул пояс, снял легкую кольчугу. Устал… Устал от гнетущей неопределенности. Так и подмывает выйти за ворота со своей дружиной и врубиться в боевые порядки врага. Победить или погибнуть. Но если погибнуть, то в чистом поле, в поединке, а не подохнуть от голода и болезней в каменном мешке акрополя. И невольно позавидовал Меченому: тот, если остался жив, гуляет где-то в лесах, поит коня студеной чистой водой, умывается поутру холодными росами. Вольный, как птица…

Раздраженный голос телохранителя прервал невеселые размышления вождя.

– Уходите, кому говорю! Вождь отдыхает. Ну быстрее!

– Нам очень нужно… Ну пропусти… – тоненький девчоночий голос был едв слышен.

– Сказано – уходите и все тут! Нашли время…

– Нам расказа-а-ать нужно… – захныкала девчушка.

– Говори мне, что там у вас? – сбавил тон телохранитель. – Я передам.

– Не-а, только великому вождю…

– Вот пристала! Да не могу я…

– Эй, кто там? Пропусти…

– Слушаюсь, великий вождь!

Тоненькая остроглазая девчушка, словно белочка, запрыгнула под полог юрты; за нею, низко наклонив голову, робко прошел смуглый коренастый мальчуган, босой и в рваных шароварах, но вооруженный, как настоящий воин: у пояса висел нож, через плечо перекинут добротный лук, а легкий колчан из бересты полнился стрелами.

– Что вас привело ко мне? – добродушно улыбнулся вождь при виде растерявшихся детей, в безмолвном поклоне застывших у порога.

– Это… Вот он… Он все расскажет, – первой осмелела девчушка и затеребила маленького воина.

– Тебя как зовут? – спросил ее Радамасевс.

– Ававос… Я дочь кузнеца Тимна.

– Тимна! – слегка нахмурился вождь. – М-да… Ну ладно… – он был уже наслышан про историю с гаданием от самого Марсагета. – Ну а ты, юноша? Ты, кажется, моего племени?

– Да, великий вождь… Меня зовут Лик.

– Так что же вы хотели рассказать мне?

Лик, запинаясь и прокашливаясь от волнения, поведал Радамасевсу о своих приключениях на рыбалке. Радамасевс закаменел, слушая мальчугана; только глаза заполыхали грозным огнем да на скулах проступили бурые пятна румянца. Не говоря ни слова, он обнял его и крепко прижал к груди.

В юрту рабы внесли обед вождя. Вкусно запахло жареным мясом и свежеиспеченными лепешками. Ававос сглотнула слюнки при виде такого изобилия вкусных и сытных яств; вождь это заметил.

– Ее, – показал на Ававос, – накормить досыта моим обедом. А тебе, храбрец, – потрепал Лика за волосы, – придется чуток обождать. Поедешь со мной. Двух коней и охрану! – приказал он начальнику телохранителей, прибежавшему на зов. – Весь отряд…

Радамасевс наметом влетел в ворота акрополя и, соскочив с коня на скаку, почти бегом направился во внутренний дворик дома Марсагета. Телохранители Радамасевса присоединились к страже у ворот акрополя, а с десяток воинов, во главе с начальником личной охраны вождя, проследовали за ним.

– А-а, вот кстати! – широко улыбнулся ему навстречу Марсагет. – Садись побыстрее. У нас сегодня праздник – будем пить хорошее вино. Сборщик податей расщедрился, целую амфору старого делосского где-то откопал. У-у, хитрец! – пригрозил шутливо пальцем сборщику податей, сидевшему рядом с ним и подобострастно скалившемуся.

Видно было, что Марсагет уже успел опрокинуть не один кубок.

– Не ко времени пир затеял, побратим, – хмуро сказал Радамасевс, но все-таки уселся напротив Марсагета.

– Вина! – прикрикнул Марсагет на виночерпия. – Давай делосское. Почему не ко времени? – спросил он у Радамасевса. – В самый раз. Может, последняя чаша. Скоро решающий штурм.

– Рано хоронишь себя, Марсагет.

– Я разве так сказал? – смутился Марсагет под колючим взглядом побратима. – С чего ты взял. Держи! – протянул ему чашу.

Выпили. Радамасевс не спускал глаз со сборщика податей и виночерпия, который суетливо бегал вокруг них, наполняя кубки и чаши. Поодаль обедали знатные дружинники и телохранители вождей.

С Марсагетом были только его приближенные и родственники, не считая Радамасевса, главы старейшин, изображающего радостную умиротворенность по случаю приглашения к обеду, и сборщика податей, играющего роль верноподанного слуги с неменьшим искусством, чем желтоглазый старец свою.

Радамасевс почувствовал, как внезапный озноб прокатился по телу – наконец-то! Он заметил, как сборщик податей мигнул виночерпию; тот, схватив кубок Марсагета и отвернувшись от всех, плеснул туда вина и что-то бросил. Его руки заметно дрожали, когда он возвратил кубок вождю – воровато окинув взглядом собравшихся, виночерпий мелкими шажками отбежал в сторону, к амфоре, и стал лить вино в опустевший кратер.

– Постой, Марсагет! – Радамасевс с неожиданной для его лет и комплекции стремительностью почти вырвал из рук побратима кубок, облив его одежды.

– В чем дело? – нахмурился Марсагет, в недоумении уставившись на него.

– Эй, виночерпий! Поди сюда!

– Слушаюсь, великий вождь!

– Выпей… – протянул ему кубок Радамасевс. – Вождь угощает своего верного слугу.

Марсагет хотел что-то сказать, но, заметив странное состояние побратима, только хмуро кивнул. Виночерпий окостенел; внезапная бледность подчеркнула темень округлившихся от ужаса глаз, губы посинели, как у мертвеца, руки безвольно опустились вдоль туловища.

– Ну что же ты, я жду! Быстрее, не задерживай. Великую милость оказывает тебе вождь.

– Н-нет… н-не… д-достоин… – заикаясь, наконец выговорил виночерпий, кланяясь.

Тишина вдруг воцарилась среди приближенных вождя. С еще неосознанной тревогой и любопытством они глядели на Рамасевса, насильно всучившего чашу с вином помертвевшему виночерпию.

– Ну! – Радмасевс, могучий, кряжистый, нависал над невзрачным виночерпием, словно утес над кустиком чертополоха.

Виночерпий беспомощно оглянулся на Марсагета – вождь хмурился все больше, пытаясь сообразить, что задумал побратим, – затем перевел взгляд на сборщика податей. Тот сидел недвижимый, с тем поразительным спокойствием, приходящим к человеку разве что в мгновения, когда душа еще не распрощалась с ним, но дух уже сломлен, и отупляющее безразличие сковывает тело и убивает остатки разумного восприятия окружающего. Тусклые, холодные глаза сборщика податей оттолкнули взгляд виночерпия, со сквозившей в нем мольбой о помощи.