От волнения ломая пальцы, Жанна Аббатикова подошла к Тане.

– Я дано чуствооа, Тая! Геб в бее! Мне оень аль! –быстро заговорила она, глотая согласные.

– Ну так погадай! – предложила Таня нетерпеливо.

Жанна замотала головой.

– Е моу!

– Аббатикова! Если ты не успокоишься, мы ничего неузнаем. Разумеется, тебе надо привыкнуть к ее глазам. Настроиться, –твердо сказала Ленка.

– Настроиться на гадание? – спросила Таня.

– На глаза. Глаза как море. По ним пробегают волны. Онименяются, отражают всякий случайный предмет, всякую случайную мысль. Если непривыкнуть к собственному волнению глаз, не уловить их ритм, их непредсказуемуюигру, не убрать все лишнее – ничего прочитать в глазах нельзя. Именно поэтому,Таня, ты сейчас должна лечь и ни о чем не думать.

– И ты погрузишь меня в кому? А так не можешь? –спросила Таня с неожиданным подозрением.

Ей вдруг подумалось, что если это надо будет Глебу – ну малоли зачем! – Свеколт преспокойно отрежет ей голову. Некромаги естьнекромаги. Все остальные для них чужаки.

– Я могу погрузить тебя в кому, даже когда ты мчишьсямимо на контрабасе и не смотришь в мою сторону, – с раздражением сказалаСвеколт. – Никакой комы, разумеется. Мне нужно, чтобы ты расслабилась.Чтобы из глаз ушло все постороннее. Думай о Глебе, настройся на него, пытайсяпредставить его себе… Ну!

Таня послушалась. Она легла на диван и попыталась думать оГлебе. Рядом стояли две некромагини и терпеливо ждали. В руках у Свеколтпо-прежнему оставался бронзовый нож. Таня ощущала себя нервозно.

– Когда-то Жанна была увлечена Глебом, – с улыбкойприпомнила Свеколт.

Аббатикова вспыхнула.

– Чушь! – сказала она.

– Разве чушь? А кто вырезал на дереве в лесу имя«Глеб»? Кого старуха заставила за это ночевать в гробу с полным разложенцем?Она ненавидела само звучание слова «любовь», – продолжала Ленка.

– Это было что-то такое детское. Лес, одиночество,сумасшедшая старуха, мертвяки кругом… Мы тогда втроем были как-то ближе, жалисьдруг к другу… – сказала Жанна.

Согласные больше не бежали из ее фраз, как крысы с корабля.Жанна успокоилась. Ее голос звучал мечтательно.

– Я знаю… – сказала Таня сонно.

Близость некромагов погружала ее в дрему. Похоже, без магиитут не обошлось. Потолок начинал медленно кружиться.

– Что знаешь? Нашу старуху? – с удивлениемспросила Жанна.

– Нет. Про детское наивное чувство, которое ты к немукогда-то испытывала.

– Откуда?

– Глеб говорил, кажется, – неосторожно призналасьТаня.

Свеколт с беспокойством взглянула на Аббатикову. Та едвазаметно побледнела.

– В самом деле? Никогда не думала, что Глеб такоетрепло, – резко бросила Жанна. – А про то, что я поклялась настарухиной книге, что, если не достанусь Бейбарсову – не достанусь никому, неговорил?

– Нет.

– И про то, откуда у меня шам на запястье, тое неговоил?

– Нет.

– … от и я не скау! – отрезала Аббатикова.

– Жанна, ты опять начинаешь психовать! – сердитосказала Свеколт. – Не скажешь ты – скажу я. Особой тайны тут нет. КогдаЖанна поклялась, что достанется Глебу, из старухиной книги вылезло нечто вродещупальца с присоской. Щупальце впиявилось ей в запястье. Было довольно многокрови – ну и шрам.

– А щупальце?

– Отросток снова скрылся в книге. Хотя и книгой этосложно назвать – с десяток исписанных страниц… Ну все, Жанна, приступай! Ядумаю: она готова! – произнесла Ленка.

Она наклонилась над Таней, мягко коснулась ладонями еевисков и задержала руки, показывая, чтобы та не двигала головой. Аббатиковатоже наклонилась, обдала ее волной духов и заглянула в глаза. Это было странноеощущение. Тане показалось, будто Жанна нырнула в ее зрачки, точно ныряльщик свышки.

«Глеб!» – подумала Таня, пытаясь представить себеБейбарсова.

Все длилось самое большее две-три секунды. Затем Таняморгнула. Аббатикова с коротким криком выпрямилась, отшатнулась и налетелаплечом на стену.

– Что там было? – спросила Свеколт.

Жанна замотала головой, всхлипнула и выбежала из комнаты.Таня и Ленка смотрели, как сквозняк шкодливо раскачивает незапертую дверь.

– Что она увидела? Что-то страшное? – спросилаТаня.

– Возможно. А возможно, просто увидела не то, на чтонадеялась, – хладнокровно отвечала Свеколт.

* * *

Простившись с Ленкой, Таня вышла в коридор. Настроение у неебыло смутное. Она думала о Ваньке, о завтрашнем матче, о Глебе, о шуршащемголосе в подвале. Человек, если разобраться, устроен не особенно сложно. В егоэмоциональных чемоданчиках помещается ровно столько эмоций (радости, горя,растерянности), сколько может поместиться, и ни на грамм больше.

Чем, скажем, отличается счастье человека, который выиграл влотерею миллион, от счастья человека, который выиграл два миллиона? А горедевочки, у которой убежала любимая собака, от горя той же девочки, от которойубежали кошка, две собаки и хомяк, оставив ее только с канарейкой и морскойсвинкой? А боль человека, который обжег четыре пальца, от боли человека,который обжег три, а в четвертый всадил занозу? В общем, если нюансы и есть, тоони трудноуловимы.

На лестнице Тане попался полувампир Франциск. Вид у него былзапыхавшийся, точно он кого-то искал. Бородавочка на носу раскраснелась. Налысине блестели капли пота. Увидев Таню, Франциск подпрыгнул на полметра иуставился на карман с отсутствующей заклепкой.

Таня помахала ему и спокойно прошла мимо. Франциск куда-тоюркнул, а пятью минутами спустя обнаружился внизу лестницы вместе с Вацлавом.Таня остановилась. Полувампиры тоже остановились и заинтересовались кладкойстен Тибидохса. Таня сделала вид, что хочет вернуться. Полувампиры мгновенновспомнили, что что-то забыли наверху, и стали подниматься за ней. Вацлав дажехлопнул себя по лбу, чтобы всем стало понятно, какой он рассеянный.

Таня повернулась и столкнулась с ними нос к носу.Полувампиры с величайшей готовностью расступились, пропуская ее, и вновьповисли на хвосте.

– Ф следуючий тайм возьмить твой шляпа! Да, Вацлав? Тывозьмить ее или не возьмить? – нежно спросил Франциск.