идею о сомнительном качестве вещей («чужие» – не свои, не собственные, а принадлежащие другим) и предвосхищает наше ожидание предстоящего перевоплощения.

Как правило, названия выпусков шоу задействуют ассоциативный словарь, разнообразие лексических средств и стилистических приемов для того, чтобы подвести зрителя к ощущению приближающейся трансформации. Например, вызвать ассоциации, связанные с известным ему сценарием преобразования («Дело о Царевне-лягушке», 17 февраля 2011 года), либо подчеркнуть необходимость перемен, привлекая лексические указатели несоответствия («Дело о псевдошике», 26 октября 2010 года, «Дело о ложных идеалах», 20 января 2011 года). Нередко названия предопределяют потребность в преобразовании с помощью риторических фигур речи, в частности таких, как оксюморон, объединяющий для создания стилистического эффекта контрасты и противоречия («Дело о роскошной пенсионерке», 11 января 2011 года), и даже парадоксальные комбинации, сочетающие несочетаемое («Дело о психологе с серьезным комплексом», 27 июля 2010 года).

Судья представляет публике героиню передачи Ольгу, а обвинение демонстрируется с помощью «материалов дела» – видеофайла, подготовленного заранее. В коротком видеофильме героиня передачи предстает в своем «натуральном» контексте – в собственной квартире, рядом с домом, на работе. Ролик обнаруживает биографическую информацию об Ольге – ее возраст, образование, профессию и семейное положение. Кроме этого, в фильме представлены одновременно стиль одежды героини и то, что можно было бы назвать ее взглядами на жизнь или настроем.

[Голос за кадром: ] Ольга Елисеева, 47 лет, разведена, есть дочь. Временно безработная. Перемен и магазинов панически боится. Годами донашивает чужую одежду. В качестве «обновок» – подаренные наряды подруг и дочери. А если и покупает неприметную вещь, то рассчитывает носить еще 25 лет. Уверена, что создать собственный стиль сама – не в силах. Лучше еще раз зашить и перешить чужие брюки и кофты. Предел мечтаний – работа секретарем, но хорошая вакансия за год так и не попалась. На личное счастье махнула рукой: встречается с женатым и не ждет перемен. Обвиняется в непонимании: новое должно быть новым и своим, а не хорошо забытым старым и чужим (28 июля 2010 года).

Риторика презентации «дела» характеризуется короткими отрывистыми предложениями и резонирует со стилем расследования культовых советских детективов «Место встречи изменить нельзя», «Следствие ведут ЗнаТоКи», а также отчетов разведчика Штирлица. Такая формулировка «дела» закрепляет связку между внешним дефектом героини и ее неудачным функционированием в личной жизни. Бытовое окружение героини, представленное в фильме, и ее одежда прежде всего уже здесь служат вещественными уликами обвинения. Но овеществление обвинения и обсуждаемой проблемы особенно явно ощущается в тот момент, когда на рассмотрение суда и публики вывозится гардероб героя. Гардероб обвиняемого интерпретирует обвинитель Эвелина Хромченко.

[Обвинитель, обращаясь к аудитории: ] Очень странный набор, почему все эти вещи вместе, что они рядом друг с другом делают? Все-таки одно хотя бы платье есть… Из всего из этого – из черного, из белого, из цветного – только одно платье куплено самой? Эта вешалка – образец торжества экономии, настоящий модный эксперимент: как, не потратив ни копейки, выйти на улицу не голой! (28 июля 2010 года).

Безликие и разрозненные вещи, из которых состоит гардероб, представляют собой вещественное доказательство обвинения и являются внешним и материальным выражением внутренней несостоятельности и недееспособности героини, «зеркалом ее души» и симптомом проблемы.

Беседа с психологом

На следующей стадии превращения дефект должен быть скорректирован, но только после детального понимания его причин. С этого момента дискурсивный фрейм, организующий обсуждения, – это психотерапевтическая сессия, или беседа с психологом. Жизненная проблема Ольги открыто артикулируется в выступлении истца – подруги Ольги, Елены, которая «подала иск» в «Модный приговор», чтобы «помочь» героине программы исправиться и наладить свою жизнь.

[Истец, обращаясь к суду: ] Моя подруга Ольга всю жизнь донашивает то, что ей перепадет. У нее нет собственного вкуса, собственного стиля. У Ольги в принципе нет ничего своего, у нее даже мужчина чужой, она все берет из вторых рук, поношенное. Работу она ищет – в ее-то возрасте, с ее интеллектом, ее способностями – секретарем! Я думаю, она должна научиться иметь свой стиль, одеваться, преподносить себя (28 июля 2010 года).

Необходимость перемены предлагается уже в озвучивании неправильного, даже абсурдного отношения Ольги к жизни – «чужой, из вторых рук, поношенное» – и в его противопоставлении некоей подразумеваемой норме. То есть истец Елена распространяет дефект вторичности, заложенный в «чужих вещах», на другие жизненные выборы героини – женатый любовник, чужой муж, непрофессиональная работа с чужого плеча. Проводя параллель с другими сферами жизни Ольги и подчеркивая проблему с помощью лексической оппозиции «свой – чужой», истец формулирует необходимость такой трансформации.

После определения личной проблемы героини слово предоставляется как защищающей стороне – защитнику и свидетелям защиты, так и свидетелям обвинения. Обычно это люди из ближайшего окружения героя, и их функции в дискуссии взаимозаменяемы – одни и те же лица могут быть на стороне обвинения, выступать в роли истца, или же поддерживать защиту героя. Такая взаимозаменяемость, отсутствие четкого распределения ролей обвинения и защиты между участниками характерны для всех выпусков программы, и это отражает саму суть обсуждения: цель его – не нормативная моральная или эстетическая оценка, а терапевтическая – выявление «внутренних» причин возникновения проблемы. Риторика и тон шоу перенимают здесь дискурсивный стиль беседы с психологом, включая его в работу над трансформацией личности. Такой стиль дискурса основан на изучении внутреннего мира подсудимой, сосредоточении внимания на ее эмоциях и их истоках в раннем детстве – и это непосредственно соотносится с терапевтическим медианарративом.

Терапевтический нарратив является одним из ярких признаков нового понимания эмоций, которое появляется в России в контексте адаптации профессиональной и массовой психологической культуры позднего капитализма, получившей название «эмоциональный капитализм» [Cushman 1995; Hochschild 1983; Illouz 2008; Lasch 1979; Rieff 1987]. Терапевтический нарратив – это текст о Self[181] и о событиях, которые помогли Self стать здоровым и счастливым, или же чаще всего о препятствиях, которые привели Self к неудаче. Препятствиями могут быть травматические переживания, раны, нанесенные Self окружающими людьми, или же его/ее заранее обреченные на провал убеждения и поведение. Благополучие Self зависит от успешности акта понимания и осознания своих эмоций, способности превозмочь свои страхи и неврозы на пути к реализации «настоящего» и аутентичного Self. Обнаружить патологию, отослать к подсознательному, связать с прошлым, мобилизовать Self на исправление и избавление от страдания – и все это на пути к эмоциональному благополучию – вот упрощенный терапевтический нарратив такого шоу.

Для сравнения возьмем один из эпизодов известного американского шоу Опры Уинфри, яркий пример терапевтического медианарратива [Illouz 2003]. Этот конкретный эпизод западного шоу перекликается с российским «Модным приговором». В нем героиня рассказывает о своей странной одержимости, от которой она