Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гараж раскачивался, словно отражение в маятнике часов.
– Только меня не делай виноватым, – прорыдал я.
– Я ни в чем тебя не обвиняю. Ты хотел знать, вот я тебе и говорю. Я долго старался вытащить вас, детей, оттуда. А она ни с места. Когда она наконец решилась, было уже поздно. Я уже никого не стремился спасти. Так, трепыхался для очистки совести.
– А как обстояло дело с Мисти?
– У меня имелись подозрения. Не более того. Подозрения.
Резким движением я освободился от его объятий.
– Ты ведь врешь! Как вы меня все достали! Вруны несчастные! Ведь это моя жизнь!
– Я не лгу тебе.
– Ты никогда не видел, чтобы он к ней приставал?
– Господи, Харли. Я бы сам с ним разобрался.
– Майк? Что здесь происходит?
В дверях возникла тетя Джен. Я повернулся к ней спиной и вытер слезы рукавом папашиной куртки.
– Я слышала крики.
– Какого черта, Дженет? – рассвирепел дядя Майк. – Можем мы пообщаться без посторонних?
– С каких это пор я – посторонняя? Это что – твоя личная территория? Сына сюда затащит, и поминай как звали!
– Пожалуй, я пойду, – сказал я.
– Тебя никто не гонит, – сказал дядя Майк.
– Мне надо. Можно мне воспользоваться ванной? – осведомился я у тети Джен.
– Ну конечно. – Она прожгла дядю Майка взглядом.
Когда я выходил, между ними разгоралась ссора. Стоило мне прибавить шагу, и все завертелось перед глазами. Пришлось переключиться на первую скорость.
На полпути от гаража к дому мне всерьез показалось, что тетя Джен незаметно подкралась сзади и плюнула в меня, но это всего-навсего начинался дождь.
Миновав святилище, я ворвался в ванную. Опустился перед унитазом на колени, подождал. Рвоты не последовало. Поднялся на ноги, помочился. Кукла бесстрастно взирала на меня.
Я сдернул ее с рулона туалетной бумаги и сунул в карман отцовской куртки. На бумаге остался блестящий след от спермы. Тетя Джен по-любому коснется ее – пусть даже сперма успеет высохнуть. Значит, не зря съездил.
Надежда выскользнуть из дома незаметно рухнула сразу. Несчастливый выдался день. Они поджидали меня у парадного входа. В руках у дяди Майка была сумка с продуктами, а тетя Джен тискала черную Библию размером с ладонь. Я внезапно понял, что испытывают по отношению к нам и нашей помощи голодающие африканцы. Вовсе не благодарность, уверяю вас.
– Это Библия твоей матери, – протянула мне книгу тетя Джен.
Золотые буквы тускло мерцали на потрескавшейся черной обложке. По детской привычке я провел пальцем по обрезу книги. Гладкий, точно атлас. Это была ее книга, никакого сомнения.
– Мы получили ее от тети Дайаны для передачи тебе. Книга попала к ней случайно вместе с вещами отца, – объяснила тетя Джен.
– То есть с его имуществом, – пробормотал я.
– Точно.
– Два года прошло.
– Извини. Я положила ее в ящик и забыла. Надеюсь, тебе не пришлось ее искать.
– Я думал, мама взяла ее с собой в тюрьму. Ведь Библии заключенным разрешены?
Дядя Майк пожал плечами. Он как раз сунул в рот табачную жвачку, и язык у него был занят.
– Я не знаю, – сказала тетя Джен.
– Я провожу тебя до машины, – вызвался дядя Майк и распахнул передо мной дверь.
– Передай привет девочкам, – сказала тетя Джен.
«И пей до дна», – мелькнуло у меня. Я постарался изобразить на лице нечто, похожее на улыбку Майка-младшего.
«Отсоси», – пожелал я тетушке про себя.
Дядя Майк не раздумывал, куда поставить ногу. Прошел по девственно чистой белой дорожке, потом протопал по замечательной зеленой траве и даже плюнул на нее табаком.
Я подошел к машине со стороны водителя, забрался в кабину и открыл пассажирскую дверь, чтобы дяде было куда поставить сумку с продуктами. Сумку он закинул и дверь захлопнул, но остался стоять рядом с пикапом. Перегнувшись, я опустил стекло.
– Я мог бы проявить больше заботы о тебе и девочках в эти два года, – сказал дядя, обращаясь к небу. – Прости меня.
Я тоже посмотрел на небо и увидел след от самолета. Белую волнистую линию, знак, что говорить больше не о чем.
– Между нами ведь все по-прежнему, так? – спросил я.
– Не думаю, – возразил дядя. – Надеюсь, ты понимаешь. Ничего личного.
Он хлопнул по капоту машины и направился к дому. Как только он скрылся в сиянии дверного молотка, я достал из кармана папашиной куртки куклу, сунул в нее палец (до сих пор липкая) и швырнул в кучу мусора на полу, где уже лежали альбом Келли и свадебное фото родителей. Тетя Джен обвинит меня в краже, а дядя Майк и не подумает защищать. Пустячок, а приятно. Библию я положил на сиденье рядом с собой. Наверное, мамина карта все еще внутри.
Всю дорогу лило как из ведра. Колеса проскальзывали на нашей раскисшей дороге.
Вылезая из машины, возле дома я угодил ногой в канаву и промочил джинсы до колен. По двору я тащился, волоча упаковку пива (минус шесть банок) и сумку с продуктами, поверх которых лежал каравай хлеба и маленькая черная Библия. Из дыры в диване следили блестящие глаза. Еще одна пара глаз, темных и пустых, наблюдала из-за маминых занавесок.
Я остановился, и глаза исчезли. Мне припомнилось, как Мисти с крыльца целилась в индеек. Не меня ли она собиралась подстрелить?
По телу пробежала дрожь. «Это из-за дождя», – сказал я себе.
Все равно первым делом надо будет спрятать ружье.
Прежде чем войти, я по-собачьи отряхнулся на крыльце. Перемазанные грязью ботинки вытирать не стал. Еще чего. Это мой дом, черт бы вас всех разодрал сверху донизу. Посмотрела бы на все это мама, ведь это когда-то был ее дом. И тетя Джен была бы не лишняя. Пусть ей снятся кошмары.
Элвис встретил меня у двери и принялся лихорадочно принюхиваться. Я отпихнул его и протопал в гостиную, где работал телевизор. За мной тянулась четкая колея из грязи. Я даже остановился, чтобы полюбоваться ею.
Все три девчонки в ночных рубашках сидели на полу посреди горы из подушек и динозавров, с ватными шариками между пальцами ног и запотевшими креманками с мороженым в руках.
Выражение у них было одинаковое: кто посмел путаться под ногами и нарушать мирную жизнь нашего племени?
– Привет, Харли, – произнесла Джоди.
Мисти промолчала. Лицо Эмбер мрачнело с каждой секундой. Она была за старшую и хорошо знала: чужакам не следует доверять, даже если с ними прибыла провизия. Они непременно разрушат ваш мир, возьмутся за оружие, принесут с собой новые болезни или новую религию, и их Бог бесконечно далек от справедливости.