Сейчас я на него наброшусь. Целый год они дожидались, и вот оно, настало. Понаедут телерепортеры и прославят их.

Я вежливо поблагодарил Рика за заботу о моей личной гигиене – она так органично вписывается в его стиль руководства.

Не успел он ничего сказать, как я удалился в глубь магазина, бормоча, что секцию супов «Кэмпбелл» надо пополнить куриным бульоном. Вернулся я, только убедившись, что Рик ушел. Черч и Бад трудились в поте лица. Моей кассирше пришлось паковать покупки самой, и она посмотрела на меня с такой злобой – фору даст Эмбер. Вот он я, на месте, успокойся только.

– Как делишки, Харли? – поинтересовался Черч.

– Все отлично.

– Босс сам не понял, что сморозил.

– Забудь об этом.

Он покачал головой, глаза за толстыми стеклами очков забегали.

– Я сообщил маме о его словах. Описал ей все происшествие.

– Когда?

– Я ей позвонил. – Черч мотнул головой в сторону телефона-автомата. – Она сказала, говорить такие вещи такому хорошему парню, как ты, – преступление. Такое же преступление, как припарковаться возле пожарного гидранта.

– А с чего твоя мама взяла, что я – хороший парень?

– Я ей сказал. Я ей много рассказывал про тебя, Харли. Кроме шуток. Про тебя и про Бада. Мама говорит, надо будет на днях пригласить вас на ужин, ведь вы так милы с ее мальчиком. Так она меня иногда называет. Мой мальчик. Наверное, потому, что я до сих пор плачу по ночам. Мама говорит, как-нибудь вечером, когда она отдохнет после работы и у нее будет время приготовить жаркое. Придешь?

– Обязательно, – заверил я.

– Здорово, – восхитился Черч. – Я ей передам. Ты любишь яблочный соус или пудинг?

– И то и другое.

Черч захихикал:

– Круто. И то и другое. Я никогда не получаю оба блюда вместе. Подожди, я маме скажу.

Он прихватил с собой двухлитровую бутылку «рутбира» и зашагал прочь.

– Ты куда?

– Я ей перезвоню. Скажу, ты хочешь пудинг и соус.

– Да я не в этом смыс… – Я не договорил. Пусть его. С удовольствием съем два блюда.

Покупки его клиенту закончил укладывать я. Очередь рассосалась, и я присел на скамеечку и положил дрожащие руки на колени. Несколько минут назад, когда я раскладывал товар по полкам, они не тряслись. Рик надумал разместить рядом крекеры с сыром и сыр в упаковках. Одно наведет покупателя на другое.

Я сжал кулаки. Не помогло. Сунул руки под себя. Безрезультатно. Дрожь отдавалась в позвоночнике.

Автоматические двери с шипением разъехались. В магазин вошла Эмбер. Я не поверил своим глазам. Как начал здесь работать, ни разу ее не видел. Хотя мама часто брала Эмбер с собой за покупками, когда та была ребенком.

Кассирши моментально ее вычислили и принялись есть глазами. На сестре были шорты, ковбойские сапоги и мужская рубашка с длинным рукавом (не моя), завязанная узлом на пупе. Она шагала неторопливо, покачивая бедрами. Значит, снаружи за ней наблюдал мужчина.

Увидев меня на скамейке, Эмбер снисходительно ухмыльнулась. Я, мол, всегда подозревала, что ты на своей работе только баклуши бьешь.

Остановилась точно напротив меня. Ноги на ширине плеч, прочно упираются в землю, руки по швам.

– Хотела оставить тебе записку. Но потом решила попрощаться лично.

– Кто присматривает за Джоди? – спросил я.

– Вот мудак, – процедила она. Вышло громко, кассирши точно расслышали. Ушки-то у них были на макушке. – Я пришла сюда сказать, что мы больше никогда не увидимся, а ты про Джоди.

Мисти за ней присматривает, дубина ты стоеросовая.

– Не хочу, чтобы этим занималась Мисти.

– Придется привыкнуть. Больше некому.

– Куда ты собралась?

– Я тебе говорила. Перебираюсь к Дилану.

– К ДИЛАНХ – пропел я и состроил рожу. – Кто он такой? Откуда ты его выкопала?

– Мы встретились в школе, где же еще.

– И как долго ты его знаешь?

– Всю свою жизнь.

Я протер глаза подушечками пальцев. Сильно давил, ничего не видел, одни световые блямбы.

Сформулировал свой вопрос по-другому:

– Как давно вы стали здороваться при встрече?

– У меня с ним серьезно, – выпалила она. – Он не такой, как все.

– Почему это? Потому что колотит тебя?

Взгляд у нее сделался испуганный.

– Этого-то тебе и надобно?

– Он меня не колотит.

– Я не слепой. Видел твою походку. Так ходят только те, кто получил взбучку. Ну, правда, еще мама, после того как родила Джоди, вот так ковыляла по больнице.

– Ты наблюдал за моей походкой?

Я испустил утомленный вздох и снова принялся тереть глаза. Эмбер скрылась за зыбкой серой пеленой с белыми проблесками.

– Так тебе этого не хватает? – зашел я по новой. – Чтобы кто-то тебя лупил?

Она смотрела на носки своих сапог. Потертые. Если уж путаться с кем-то, пусть для начала купит тебе приличную обувь. Но я знал: она уходит не из-за этого. Причина как-то связана со мной. Но как?

Последние два года я только и делал, что заботился о ней. Этого оказалось недостаточно. Это в расчет не принималось. Ей требовалось больше. Или речь вообще шла не об этом.

– А что ты испытывала, когда папаша тебя избивал? Ты ведь не хотела схлопотать еще? Или хотела? Ты притворялась? – Я постарался в точности припомнить слова Бетти. – Думаешь, это любовь?

– Больной, – буркнула она, не отрывая взгляда от сапог.

– Если я побью тебя, останешься?

Она задумалась над вопросом. И времени это заняло немало. В положительный ответ я не верил. Давно я уже так не расстраивался. Даже когда узнал, во что обошлись похороны и корм для собак, было легче.

– Хочешь, чтобы я тебя побил? – спросил я уже другим тоном.

Она вдруг решилась:

– Только если ты захочешь.

– У меня нет такой потребности.

– Чудесно. – Тряхнув волосами, она развернулась к выходу.

Я схватил ее за руку:

– Ты не ответила на вопрос. Останешься, если побью?

Все уставились на меня. Кроме Черча, который, прикрыв ладонью трубку телефона-автомата, что-то заговорщицки шептал в нее.

Эмбер покосилась на мои пальцы, обхватившие ее запястье, но вырываться не стала.

– Хочешь, чтобы я осталась?

– Останешься, если побью?

Она опять надолго задумалась. Внутри меня узел скорби завязывался все туже.