Зато со мной мамина Библия, и нарисованная карта, и свадебная фотка родителей. И кукла из сортира. Мне разрешили ее держать, так как администрация не в курсе, с какой целью я ее использую. Вряд ли мне теперь понадобится когда живая женщина.

Кроме того, в ящике лежит открытка от Черча. Думаю, сам ее выбрал. На ней мультяшная собака в колпаке с надписью «Поздравляю». А внутри написано: «Молодец! Я знал, у тебя получится!» Если бы они покупали открытку с мамой, она бы его отговорила. У меня такое чувство, что в глазах мамы Черча я не такой уж «замечательный парень».

Хотя не знаю точно, что именно заставило ее сделать такой вывод. В одиннадцатичасовых новостях кричали про Эмбер, не про меня. В тюрьму за убийство я так и не попал, а сюда угодил только потому, что меня разобрал дикий смех, когда мне сказали, что, по словам Мисти, у меня с Эмбер кровосмесительная связь. Я хохотал, и хохотал, и никак не мог остановиться. Вроде бы еще и кричал, не помню. Помню только, что обгадился. Наложить в штаны при посторонних и трахнуть собственную сестру – такое не забывается.

Все-таки Бетти не отвернулась от меня, не то что матушка Черча. Порой мне кажется, что не стоит так уж на нее злиться из-за Эмбер. По ПРАВДЕ говоря, это все равно что злиться на Элвиса.

Да, Бетти явилась в управление шерифа, как только услышала о моем аресте, и заявила, что я находился у нее в кабинете почти до полуночи и не мог совершить этого преступления. Но это ничего не значило. У меня все равно оставалось достаточно времени, чтобы убить Келли. В полицию-то я обратился почти в два ночи.

Она потребовала у них допросить мою сестру, но это также ничего не значило. У копов уже имелось подписанное мной признание.

Все-таки они решили наведаться ко мне домой. По словам шерифа, возле дома никого не было. На обгорелом диване лежала большая пастушья собака и терзала пару женских шортов, заляпанных кровью.

Закапывала улики Эмбер так же плохо, как целилась.

Я очень расстроился, когда узнал, что дядя Майк уперся и не взял с собой Элвиса. Не взяла его и Бетти. Я чуть ли не на коленях всех умолял. Даже шерифа с помощниками просил.

В конце концов Бетти нашла ему убежище. Говорит, очень хорошая семья. Правда, они живут в городе, особо не побегаешь, как бывало. А так пес всем доволен.

Фигня, сказал я ей. Пес просыпается утром и понять не может, что такое натворил, почему хозяин, единственный человек на свете, который его любит, отвернулся от него. Такие вот у собаки мысли. Неважно, что она животное, а не человек.

Последнее время я много думал, но всегда на заданные темы. Мне кажется, я и раньше так поступал. Новый мозгоправ говорит, ничего страшного в этом нет. Самая большая моя проблема не в этом.

Самая большая моя проблема, если я начну думать о том, чего не смогу ВЫНЕСТИ.

СКРЕЩЕНИЕ ОРБИТ. Вот как я называю то, что со мной происходит, сказал я. Ему понравилось. Блестящая аналогия, говорит. Врет, конечно. Я как-то спросил, есть ли у него в учебнике глава «Польсти психу, и он станет твоим лучшим другом». Мозгоправ посмеялся и назвал меня остроумным и проницательным. А ведь я не шутил.

И все-таки в его словах есть ПРАВДА. Как подумаю о Мисти, так орать хочется. Не могу думать о том, что станется с Заком и Эсме Мерсер. И о записках Джоди. И о Келли. Шесть секунд – и я в отрубе.

Я всегда считал, что в смертный час, когда небо вспыхивает тысячей солнц, мать видит лица своих детей. Келли наверняка подумала о детях, когда перед ней возникла Эмбер. Не о себе. Не о муже-банкире с его мальчишеской улыбкой и не о дедушке, оставившем ей в наследство холмы, которые она так любила. Не обо мне и не о Господе, встреча с которым должна была вот-вот состояться. Она подумала о детях, о том, как они проснутся среди ночи, примутся звать ее, а она не придет.

Но она их услышит. Куда бы ни попала, в ад, в рай, в чистилище, она услышит, как дети зовут ее. И хуже этого ничего быть не может. Обречь Келли с детьми на такую судьбу. Они не заслужили. И Элвис тоже.

Самое удивительное, что об Эмбер я думать МОГУ Только выборочно. Стараюсь окрасить ее будущее в светлые тона. Хорошо бы суд у нее был типа как у О. Джей Симпсона, когда все понимают: подсудимый виновен, но выносят оправдательный приговор, потому что не понравилась прическа прокурора. Но такую фигню, пожалуй, только по телевизору и увидишь.

Могу думать о нашем детстве и даже о том, как она проскальзывала ко мне в кровать за спину по ночам, чтобы там обрести тихую гавань.

Мозгоправ говорит, что слишком хорошая память мне только повредит, так как я все равно вспоминаю лишь часть события. А часть – это не вся ПРАВДА.

Пожалуй, то, что появляется в воздухе, часто и есть ПРАВДА. Я ее записываю и леплю на стену.

«Те, кто знает ПРАВДУ не ровня тем, кто любит ее», – сказал Конфуций. Это я тоже записал.

Я всегда считал себя правдолюбцем, от которого ПРАВДА постоянно прячется. Теперь я понимаю, что ПРАВДА прямо-таки мозолила мне глаза, но я от нее отворачивался, потому что никакой не правдолюбец.

Утверждение «ПРАВДА превыше всего» не всегда справедливо. Но только люди придают этому значение. Единственное, что отличает меня от Элвиса, это вовсе не способность посмотреть ПРАВДЕ в глаза либо отвергнуть ее. От собаки меня отличает то, что я принимаю ПРАВДУ близко к сердцу. Слишком близко. Ибо я слишком часто лгал самому себе.

ПРАВДА в том, что всякий раз, когда Скип придумывал, как убить своего брата Донни, он был в моих глазах редким козлом.

Дженнифер Робинсон – первому человеку ввязавшемуся со мной в схватку Благодарна тебе за веру и негодование.

Лайзе Доусон – моему джинну из бутылки, за советы, мудрость и здравомыслие. Благодарна тебе за то, что помогла мне осуществить мечту.

Молли Стерн – богине бесцеремонности и знатоку деталей, за страсть и преданность этой книге и ее автору. И за достойную удивления способность всегда оказываться правой (во всяком случае, пока). Благодарна за указания.

Майку – за его любовь и поддержку в бессонные ночи, черные дни и за словари в холодильнике. Человек меньшего масштаба давно бы покинул поле битвы.

Моей сладкой горошинке Тирзе и моему маленькому мужчине Коннору. Мама любит вас больше, чем кто бы то ни было.

И наконец, моей маме за ее постоянные уверения, что я смогу стать кем только захочу, и папе – за убежденность, что из меня получится писатель.