– Садитесь, господин ротмистр, – спокойно сказалМигуля и, подавая пример, опустился на колченогий стул. – Это верно,Филатыч, часть тут не моя, соседняя, но пока ты к прокурору добежишь, я тебевсе зубы высвистну… Да и не побежишь ведь к прокурору, а? Он хоть и либерал, абиография твоя его вмиг заставит Уложение вспомнить…

Усевшись, Бестужев рассмотрел незнакомца. Это был человексредних лет, одетый совершенно незамысловато и, судя по лицу, отнюдь непринадлежавший к мелкой уголовной шпане. От него веяло злой силой иуверенностью в себе.

– Ну что, Шкряба Степан Филатыч? – спросил Мигулявесело. – Докатился, шпаргонец? Господа жандармские офицеры твоей поганойперсоной интересуются… Предъявите ему, господин ротмистр, ваши бумаги, онпо-печатному читать умеет, хоть и темным прикидывается сплошь и рядом…

Бестужев показал карточку. В глазах сидящего что-то явноизменилось, но он пожал плечами с видом полнейшего равнодушия и благонадежности:

– Мы, Ермолай Лукич, как вам должно быть прекрасноизвестно, к политике-с стараемся касательства не иметь…

Х-хэк! Кулачище Мигули впечатался ему в скулу так, чтоБестужев на миг зажмурился. Ударенный не упал, лишь слегка колыхнулся со стулом.Опустив глаза, елейно протянул, щупая пухнущую на глазах скулу:

– Неаккуратно-с, Ермолай Лукич…

– Где Ванька Тутушкин? – рявкнул Мигуля.

– Впервые слышу о такой персоне…

Бестужев ожидал второй затрещины, но ее не последовало.Мигуля, взяв со стола спичечную коробку, высыпал из нее на стол некотороеколичество спичек и сказал:

– Смотри внимательно, выродок…

Вслед за чем принялся брать по одной и аккуратно откладыватьв сторону. И Шкряба, и Бестужев следили за его действиями с одинаковымнедоумением. Когда перед приставом осталась одна-единственная спичка, онухватил ее за кончик двумя пальцами и поднес к лицу Шкрябы:

– Видел? Вот так я в данном случае и работал. Сначалаперебрал в уме всех, кто заведомо не мог прятать Ваньку Тутушкина, отсеял их,пересортировал… и остался ты у нас, одинокий, как каменная баба на кургане…Смекаешь? Розыском установлено: последним, с кем видели Ваньку, был СережкаМаз, в полпивной на Всехсвятской. А Сережка Маз любому понимающему человекуизвестен, как твоя подметка… И допрежь того у них с Ванькой дел не было, они,все говорят, и незнакомы были вовсе… А ушли вместе…

– Помилуйте, Ермолай Лу…

– Ма-алчать! – кулак Мигули заколыхался в опаснойблизости от угреватого обонятельного органа Шкрябы. – Вот этот индивидуй,чтоб вы знали, господин ротмистр, среди уголовного народа числится Иваном.Ежели перевести на ваши политические мерки, Иван – это как бы член ЦКнелегальной партии. Этакий генерал уголовного мира.

– Скажете тоже, Ермолай Лукич…

– Молчи, выползок, – сказал Мигуля не особеннозло. – Ты хоть знаешь, Филатыч, что тебя погубит? А твое известноекой-кому желание подобраться к верхам. Ну какого хрена тебе в верхах делать-то?Я ведь наслышан, как ты тихомолком пытаешься в секреты проникнуть… Чтобыпоиметь с этого свою выгоду… Ты и Ваньку-то спрятал не по доброте душевной, нена деньги позарившись – охота тебе из него секретиков надоить… Губьяраскатал на Ванькины секретики касаемо верхних… Эх ты, дурья голова, да кто жтебе сказал, что у тебя получится?! Не зря давным-давно умными людьмиподмечено: всяк сверчок знай свой шесток…

– Ермолай Лукич, вы б объяснили ваши претензии…

– Не допираешь? – искренне изумился Мигуля. –Всерьез? Ваньку нам изволь на блюдечке!

– Кто-то вас в заблуждение ввел…

– Ну, хотел я с тобой по-хорошему… – пожал плечамиМигуля. Достал из кармана нечто напоминавшее щипцы для сахара и кинул на пол.Судя по звуку, темный предмет был металлическим. – Что, зовем околоточногос понятыми? Чтобы приобщили сей предметик?

– Нечестно поступаете, Ермолай Лукич…

– А может быть, – согласился Мигуля. – Толькодела обернулись так, что в честность играть некогда… – Он протянул руку,ловким движением сцапал со стола серебряную с чернью папиросницу Шкрябы, сунулБестужеву. – Вот, господин ротмистр, обратите внимание на украшающие сиевместилище табака фигурки. Все они тут не просто так, а со смыслом… Бутыльказенной – «бутылка сгубила». Семейная пара за столом и рядом аист с дитем –значит «родителей не знаю, аист принес». Христово распятье перевернутое – «боготвернулся». Чертячья рожа – «черт прислонился». А вот последняя фигурочка,крошечная корона, на их варначьем языке, на «музыке», означает, что Шкряба,изволите ли видеть, «коронован в Иваны». Вам, господин ротмистр, как офицеруполитического сыска, эта корона, в точности повторяющая очертания российскойимператорской, неужели не дает пищи для ума и оснований для задержаниягосподина Шкрябы?

Под его выразительным взглядом Бестужев не колебался.Покачав папиросницу на ладони, серьезно сказал:

– Как же, пристав… Субъект, столь нахально поместившийна предмете личного обихода точную копию короны российского императорскогодома, заслуживает, чтобы его препроводили не под шары,[26] апрямиком в охранное отделение. И возбудили дело об оскорблении величества.

– Шутить изволите? – вскинулся Шкряба.

Но улыбка его была вымученной. Бестужев сухо сказал:

– Какие там шутки. Собирайтесь, господин Шкряба. Вы –человек с богатым жизненным опытом, не могли не слышать, что законы нашивременами – как дышло, куда повернул, туда и вышло… Даже если я вас и не загонюв Акатуй, насидитесь по политической линии до-олгонько… Разумеется, если высоблаговолите ответить на вопросы господина пристава, я постараюсь как-тонедоразумение уладить… – и стукнул кулаком по столу: – Шутить со мной несоветую, оглодыш!

– Господи… – протянул Шкряба, и по тону Бестужевпонял, что партия ими выиграна. – Да зачем вам этот сморчок понадобился?

– Быстро, Шкряба, быстро! – грозно поторопилМигуля. – Меня ты знаешь, а господина ротмистра вскорости узнаешь тоже…Это, – он кивнул на пол, на загадочный предмет, – да еще вдобавокоскорбление величества… Ну?

– Ванька в Овсянке, у Демида… – глядя в стол,вымолвил Шкряба. – Затаился там и деться никуда не должен…

– Ну, смотри, – удовлетворенно сказал Мигуля,поднимая с пола похожий на щипцы предмет. – Если соврал – пустим поВладимирке, как паровоз по рельсам, и надо-олго… Всех тебе благ!

– Чем вы его так застращали? – спросил Бестужев наулице.

– А вот… – Мигуля грузно залез в пролетку. –Извольте полюбопытствовать. Не доводилось прежде видеть?