промежности, майор приказал одеться, после нацепил ему на запястья наручники, для проверки потряс их за цепь.

– Будете выполнять мои требования – доедете в этом же состоянии. Попытаетесь выделываться – снова попадете в больницу, – он наклонился, и добавил полушепотом. – По отношении к Вам я наделен особыми полномочиями применять физическую силу. Надеюсь, это ясно?

Дауд молча кивнул. Казалось, что он вот-вот свалится с ног.

В коридоре их встретили еще четверо полицейских. Образовав подобие пешего картежа, они окружили подозреваемого со всех сторон и препроводили к выходу.

Оказавшись на улице, Дауд обежал глазами окрестности, посмотрел на полуночное небо. После тяжелого больничного воздуха, наполненного запахом пота и медикаментов, уличный дух, пропитанный влажным ветром, показался ему слишком свежим. Сделав глубокий вдох, Дауд почувствовал острую боль в горле.

Автозак своим неуклюжим громоздким видом походил одновременно на фургон для продажи мороженого и инкассаторский броневик.

– Куда Вы меня везете? – спросил подозреваемый, на что получил незамедлительный ответ:

– Молчать.

Внутри располагались камеры, находящиеся в задней части кузова, разделенные толстой металлической стенкой и четыре сиденья с жесткой обивкой напротив.

– Как в исповедальне, – неловко подметил Дауд, когда его посадили в одну из камер.

– Не переживайте, – ответил начальник конвоя. – Мы Вас только перевозим, а исповедоваться будете в другом месте.

Дверь камеры захлопнулась с характерным металлическим щелчком. Дауд провел рукой по стенке гладкой и холодной, как лед. Ему было неуютно здесь находиться. Неужели он действительно болен? Неужели он не заметил, как сгубил множество человек? Его глаза закрылись сами собой, и вмиг сонливость добавила всему его существу толику смиренного безразличия.

Послышались тихие шаги. Узкий глазок на двери камеры вспыхнул ярким светом, но тут же погас – кто-то из конвоиров наблюдал за ним с другой стороны.

– Каково быть психом? – спросили его. – Мне всегда было интересно: вот ты гуляешь по улице среди нормальных людей, и что, бац, внезапно, захотелось убить? Или это как желание помочиться – наступает со временем?

– Эй, отстань от него и сядь на место, – сказал другой голос. – Пока Минич не заметил и не запер тебя вместе с ним. Сам знаешь, как он это не любит.

Спустя несколько минут приготовлений раздался хлопок, затем жужжащий звук запустившегося двигателя. Автозак плавно тронулся с места. Сидя в узкой камере с дверным глазком, размером с монету, Дауд чувствовал, будто находится в коробе под микроскопом. Он посмотрел на свои ладони, пропитанные веществом для снятия отпечатков пальцев, и почувствовал, как голова его закружилась. Прильнув к стенке, он понадеялся, что ее холод поможет хоть ненадолго унять бушующую мигрень.

Вдруг за стенкой послышались голоса. Дауд прислушался. Сперва он решил, что это переговариваются между собой конвоиры, но нет – голос здесь, совсем близко, словно внутри головы.

– Простите, отец, ведь я грешен, – едва слышно прошептал неизвестный.

Обескураженный Дауд, до недавнего уверенный в том, что он единственный заключенный в машине, предпочел не обращать внимания.

– Я убил человека, – продолжил голос. – Отец, Вы здесь? Умоляю, Вы должны отпустить мне грехи…

Дауд понял для себя: человек за стеной болен, ему стало искренне жаль незнакомца.

– Простите, но я не тот, кто Вам нужен, – сказал он, прижавшись к стенке. – Я не святой отец.

– Вы тоже грешны?

– Не знаю, – сказал Дауд, пожалев, что ввязался в дискуссию. – Раз уж я здесь, наверное…

– Быть может, тогда я исповедую Вас? Итак, что же Вы натворили?

– Я не помню, – тяжело вздохнул Дауд.

– Если Вы не помните, может, этого и не было?

– Не знаю, – покачал он головой, перебирая пальцами, словно четки упругие звенья цепи. – Думаю, нам не стоит общаться. Полицейские этого не одобрят.

– Я не осуждаю Вас, отец. Скажите лишь: Вы осознанно совершали противоправные деяния?

Немного подумав, Дауд уверенно заявил:

– Нет.

– Тогда я прощаю тебя, Дауд Бенеш.

Удивившись, Дауд достаточно громко спросил:

– Откуда Вы знаете мое имя?

– С кем ты там разговариваешь, псих? – выкрикнул конвоир.

Голос неизвестного звучал все отчетливее: «Я прощаю тебя, – все ближе и ближе. – Я прощаю тебя».

Вжавшись в сидение, Дауд почувствовал, как от страха в горле застрял ком. Раздался громкий хлопок, свет погас. Скрежет звеньев замка перемежался со звуком гнущегося металла. Взволнованный голос конвоя завершился звонким взводом автоматного затвора.

Резкая вспышка и всю камеру закрыл яркий свет, идущий спереди. От испуга Дауд машинально вскинул руки и закрыл ладонью глаза. Сквозь растопыренные пальцы он видел открытые двери камеры, ошарашенные лица троих конвоиров, и четвертого, что сидел рядом с ними – огромного роста человек, одетый в черный костюм. Его глаза были закрыты.

– Я прощаю тебя, Дауд Бенеш, – сказал Черный человек и распахнул глаза…

Водитель замыкающей конвой патрульной машины лейтенант Дэниел Войтек по прозвищу «таксист» всегда держал правую руку на рычаге переключения скоростей, даже если коробка была автоматической. Издав звук, похожий на обрывок собачьего воя, он включил радио и задвигал руками, делая вид, что танцует.

– Эй, придурок, – позвал его брат Януш, откинувшийся на соседнем сидении, укутавшись в теплый бушлат, – сказали же без музыки и шума, – и резко повернул рычаг регулирования громкости магнитолы. Музыка стихла, едва начавшись.

– Зануда, – сказал Дэниел, отвесив легкий кросс в плечо брату. – Майор Минич сказал по плану скорость не более 60 км/ч. Боюсь, с такой ездой заснуть и вылететь на обочину. Еще и дорога объездная… будто светофоров боится.

– А я тебе предлагал поменяться местами, пока не сели. Знал же, что ты всю ночь с бабами по телефону болтал.

– Я тебе предлагал, предлагал, – перекривлял Дэниел брата занудным голосом. – Сам то, небось, со своей Марией до утра обжимался.

– В отличие от твоих одноразовых подруг, она меня бережет – знала, что мне рано подниматься, потому и уложила в 9 вечера.

– Ага, как школьника, – сказал Дэниел, не отрываясь от дороги и старательно выдерживая десятиметровую дистанцию от автозака. – Ты нашел себе не подругу, а вторую мать.

– Очень смешно, – ответил Януш без намека на улыбку. – Лучше скажи: мы доедем через полчаса, сдадим путевой лист, чем потом заниматься будем? Выходной как ни как, почти целый день.

– А ты путевой заполнил, чтобы его сдавать? В этом месяце твоя очередь, между прочим…

–Заполнил, заполнил.

– Ну, тогда не знаю, чем займемся. Лично я думал о незаполненном путевом листе, – он мельком взглянул на спидометр и добавил. – Сорок пять? О господи! Кстати, отец приглашал к себе. Может, заглянем? У них с мамой в последнее время не ладится, если вместе появимся – они хоть вид сделают, что живут мирно.

– Я бы с радостью, но у меня есть