Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Система вынуждает ошибочно обвиненного человека выбирать между финансовым крахом и самостоятельным представлением себя в уголовном суде.
19 марта 2014 года, через два месяца после введения налога на невиновность в его текущем виде, правительство в своем бюджете гордо объявило о сокращении акциза на пиво на одно пенни на каждую пинту, а также о заморозке акциза на сидр и крепкие напитки. Налогоплательщикам такая щедрость, по имеющимся оценкам, должна обойтись приблизительно в 300 миллионов фунтов в год (26). Та сумма, на которую пришлось урезать бюджет на субсидируемую юридическую помощь, которую нельзя было избежать и которая также означала, что необходимо наказать ошибочно обвиненных, одновременно увеличив риск тюремного заключения невиновных, составляла 220 миллионов фунтов в год.
Как я уже говорил, главное – правильно расставить приоритеты.
«Адвокат, с его священным долгом перед своими клиентами, думает, выполняя свои обязанности, только об одном человеке, этом своем клиенте, и больше ни о ком другом. Спасти этого клиента всеми целесообразными средствами, защитить этого клиента любой ценой от всех остальных, в том числе от него самого, – это его величайший и самый неоспоримый долг; и он не должен думать о том смятении, страданиях, муках, о том разрушении, которые он может причинить кому бы то ни было другому».
Практически осязаемый гул наполняет зал суда и отражается от стен, когда потенциальные присяжные колонной заходят в зал суда. Он превращается в шипение, когда окончательная дюжина выбирается, дает присягу и официально приветствуется судьей, излучающим нечто в диапазоне от отеческого добродушия до кипящего человеконенавистничества. А когда обвинитель по приглашению судьи встает и произносит
вступительную речь, этот гул нарастает, проносится, а затем, как только звучат первые слова адвоката, угасает и успокаивается, но так никогда и не исчезает полностью. Он мягко подчеркивает все, что происходит дальше: регулярное хмыканье, ненавязчиво усиливающее значение каждого сказанного слова, каждой напряженной паузы и каждого нервного жеста. Именно на основании этого – устно представленных доказательств и их профессионального разбора в ходе состязательного процесса – присяжные и вынесут свой вердикт, и правосудие свершится.
Что и возвращает нас к иллюстрации с мистером Таттлом, набросанной мной в начале книги, которая, пожалуй, лучше всего олицетворяет концепцию нашего уголовного правосудия. На самом же деле это лишь самая верхушка айсберга, менее 1 % всего уголовного процесса в рамках Королевского суда, однако этот образ был и остается центральным. А то, что он так близко нам знаком, каким-то неуловимым образом усиливает нашу веру в его значимость. В нас всех присутствует взращенная культурой инстинктивная уверенность в том, что состязательный процесс является гарантом правосудия; неподдельная вера в то, что по итогам каждого судебного разбирательства свершится такое же правосудие, как и в заключительном акте «Двенадцати разгневанных мужчин».
Это, в конце концов, та предпосылка, от которой я отталкивался в своих наблюдениях и критике в предыдущих главах. На первых страницах я смело заявил, что «наша состязательная система правосудия, когда она работает должным образом, является, пожалуй, величайшим гарантом личной свободы человека». Проблема, как я ее характеризую, в действии или бездействии других участников – как правило, государства, – которые из-за своей халатности, неосмотрительности или из злого умысла мешают слаженной работе изначально хорошей системы. Если дело успешно добралось по досудебным лабиринтам к моменту, когда присяжные заседатели дают присягу – если все доказательства были собраны и не растеряны, если все свидетели явились в суд, если на месте переводчик, если подсудимого освободили до суда из-под стражи, если суд все-таки нашел возможность провести заседание, – то все самое сложное, конечно же, позади? Судебное заседание благодаря только своей чудесной модели, славящейся во всем мире – частично сложившейся в результате эволюции судебной системы, частично задуманной специально, – непременно принесет «правильный» результат. Обвинение произнесет честную и осмысленную вступительную речь. Каждый свидетель обвинения даст свои устные показания на основе известных ему фактов, сначала отвечая на ненаводящие, открытые вопросы адвоката обвинения, а затем уже на закрытые, наводящие вопросы защиты в ходе перекрестного допроса. После выступления защиты – при условии, что судья согласится, что доказательств достаточно для продолжения процесса, – настанет очередь защиты. Адвокат защиты вызовет обвиняемого для дачи показаний (если тот решит их давать), а также всех свидетелей защиты. После этого оба адвоката одинаково уверенно выступят со своей заключительной речью перед присяжными, после чего судья беспристрастно подытожит все представленные доказательства и даст указания присяжным о применении права в имеющемся контексте. Вернувшись после обсуждения, присяжные вынесут свой лаконичный приговор, состоящий максимум из двух слов, который, каким бы он ни был, без всякого сомнения, будет олицетворением правосудия с большой буквы.
В нас всех присутствует взращенная культурой инстинктивная уверенность в том, что состязательный процесс является гарантом правосудия.
Именно эта вера в то, что данный процесс и представляет собой правосудие, и объясняет, а также оправдывает мою роль в нем как адвоката. Именно она позволяет мне с легкостью отмахиваться от этих неизбежных вопросов за столом в гостях: как ты защищаешь человека, которого считаешь виновным? тебе когда-нибудь доводилось выступать обвинителем против того, кого ты считал невиновным? – с невозмутимостью, изобличающей бессмысленность подобных вопросов. Я лишь шестеренка в огромном зубчатом механизме. Чтобы не нарушать симбиоз неустойчивой экосистемы правосудия, я обязательно должен выполнять свою роль беспристрастно. Как только адвокат позволяет своим личным чувствам подорвать холодное профессиональное суждение, вся наша состязательная система начинает сильно барахлить. Потому что тем самым я бы взял на себя роль присяжных. Я прихожу на суд не для того, чтобы излагать свое мнение или делиться своими чувствами. Я прихожу, чтобы представить своего клиента, его версию событий, без страха и без предвзятости, в меру своих способностей. Вот в чем моя функция. Я пехотинец правосудия, марширующий под ритм состязательного барабана.
Если, выполняя эту свою обязанность, я ненароком помогу оправдать того, кто на самом деле виновен, то это, честно говоря, уже не моя профессиональная проблема. Присяжные ознакомились со всеми доказательствами, которые были беспристрастно и в соответствии с законом представлены и тщательно изучены. Этим двенадцати независимым людям, а не мне, решать, в достаточной ли степени государство убедило их в вине подсудимого. Я лишь пешка в этой игре.
Если мне, чтобы добиться данного результата для своего клиента, придется уговаривать судью в установленном и законном порядке скрывать от присяжных какие-то относящиеся к делу доказательства или показания из-за опасений в их предвзятости, или по причине сомнений в их искренности, или же из-за тех несправедливых обстоятельств, в которых они были получены полицией, то это не просто по правилам игры, а является моей прямой обязанностью как адвоката защиты.