– Что ж, – проронил он затем, – так даже лучше… Вы, мессир, дайте мне сейчас слово, что будете действовать на благо Санкструма. Не нужны мне земли Лирны… Империю спасете, тогда уж… Я буду предан вам, пока… ну вы знаете. И в том повторно клянусь и еще раз удостоверяю вас в своей преданности.

Я дал слово. Бернхот опустился на колено и прошептал слова клятвы. Выглядело это странно и дико, но культурные коды – они везде разные, и если я чему-то и научился в жизни, так это тому, чтобы не считать свой край и свой культурный код пупом вселенной. Присяга такого рода – это необходимый здесь и сейчас ритуал. И я его принял.

Не успел я, однако, опомниться, как Амара преклонила колено. Без всякого пафоса она спокойно произнесла клятву верности будущему архканцлеру. Глаза ее при этом смотрели на меня с дерзким вызовом.

Чуть только затих ее голос, как ту же процедуру провернул Шутейник.

– Я хоть и не дворянчик и не человек вовсе, – буркнул он суетливо, – но за Санкструм душа болит… Хоть и брешут служители Ашара, что души у хоггов нет. Я клянусь в верности архканцлеру Торнхеллу. И да будет эта клятва нерушима и вечна до тех пор, пока архканцлер Торнхелл действует на благо страны, в которой я был рожден.

Брат Литон взирал на это действо молча.

– Значит, ты хочешь взять мандат в храме Ашара, любезный Торнхелл, – сказал он наконец.

– Именно так. И времени на это у меня мало.

– Да… в день затмения истечет срок… Однако, я думаю, ты успеешь. У меня есть в Нораторе еще друзья, я постараюсь помочь, если доступ в храм Ашара будет затруднен, а он, как понимаю, будет затруднен.

Отлично. У меня появился еще один союзник.

– Многие в Нораторе знают, что за мандатом явится именно крейн. Многие будут препятствовать.

В полумраке я увидел, как качнулся силуэт монаха.

– Но Свет Ашара со мной. И он поможет тебе обрести должное.

Надеюсь, что так. Особенно если Свет Ашара найдет свое выражение в людях и финансах.

– Герцог Лирна, соблаговолите снять с меня остатки цепей.

Бернхотт снова занялся кандалами монаха.

– Так говоришь, в Хмеле жил, брат Литон?

Брат Литон с достоинством кивнул.

– Я главный эконом монастыря при Хмеле… был главным экономом… Потом меня разжаловали до простых управителей… за ереси… А потом и вовсе… определили в холодную, чтобы одумался. Я одумался. А потом снова… – Он говорил быстро, не сводя с меня овечьего взгляда, словно пытался оправдаться за попытку убийства. – Я ведь умею торговать и знаю, как немножко делать прибыль монастырю… И не нужна десятина, не нужны никакие поборы с крестьян… Я пошел против монастырского устава и устава главной курии в Нораторе… Сеял смуту в душах братьев и обычного люда своими речами… Я многое умею, даже морить тараканов, не боюсь работы, но бес сомнения грызет меня все время… У церкви Ашара слишком много денег, и их следует пустить на благо неимущих, так я считаю и говорю от чистого сердца. Иерархи и простые церковники не должны копить богатства. Нам, пастырям, должно помогать простым людям, помогать деятельно и всемерно… Церковь Ашара должна служить народу, а не так, как сейчас, когда народ служит церкви!

Он продолжал излагать простые, даже простейшие для человека двадцать первого века идеи, но крамольные, страшные – для Средневековья. Он напомнил мне брата Кадфаэля, героя прекрасных романов Эллис Питерс. Средневековый сыщик, правда, не выступал за реформацию, однако был умен и расторопен, а еще стоял за всемерную справедливость, хотя, несомненно, был фанатиком.

И вдруг я вспомнил беседу Сеговия и Аммосия:

«Брат Сенистер слыхал от брата Погидия, что Литон Правдоискатель снова бежал из холодной и решил выступить в Норатор. Там, на ступенях храма Ашара, он намерен прочитать лекцию о реформировании церкви Ашара!..»

Я поднял руку, призывая к молчанию.

– Вы – Литон Правдоискатель. Провозвестник реформации.

Он приподнялся, взглянул страстно:

– Ты слышал обо мне?

– Довелось. Именно вы хотите прочесть лекцию о реформации со ступеней храма Ашара. И именно этого так опасаются в курии!

– Да, но, боюсь, слова мои не придутся по вкусу церковной знати… Меня снова упрячут в тюрьму, и, наверное, казнят.

Я уже говорил, что не люблю фанатиков ни в каком виде. Но бывают фанатики, которые двигают историю. Таковым и был брат Литон. Он хотел настоящего блага для Санкструма и не стремился к крови и разрушениям.

– Не упрячут и не казнят. Со знатью я разберусь. Посмотрим, что я смогу сделать, чтобы вам помочь.

Я сказал это браво и небрежно, а сам подумал, что стране предстоит ломка старых устоев, да такая, что Коронный совет взвоет и забьется в судорогах, не говоря уже про высших иерархов церкви Ашара.

Санкструму потребна встряска, но желательно – бескровная. Никаких междоусобных войн… по возможности; никаких войн религиозных. Новые Гуситские войны мне не нужны, и новая Крестьянская война, спровоцированная Лютером на землях Германии, – тоже. А вот гуманистическая идея, которая сможет объединить народ… Да, да и еще раз – да; ну какая еще идея может быть лучше в эти темные времена, нежели идея религиозная, проповедующая те идеи, которые будут восприняты на ура простым людом и большей частью дворян? И те и другие не в восторге от церковных богатств, те и другие не хотят участвовать в узаконенном рэкете – передаче церкви Ашара десятины. Вон как боятся Литона церковники – заковали в цепи, везут в курию, ибо брат Литон «токсичен» и способен заразить ересью многих и многих… А ведь всего лишь озвучил простые, простейшие истины…

Так же, как сделал Мартин Лютер, умудрившийся подорвать власть католической церкви на землях нынешней Германии и создать лютеранство в последние годы Средневековья.

Историю делают фанатичные подвижники.

Брат Литон – мое тайное оружие массового (и бескровного!) поражения. Буду его беречь. Я дам этому оружию взорваться, когда сам буду готов и когда придет время.

– Вы прочтете свою лекцию, брат Литон, – сказал я. – Я даю вам слово. Но прочтете не раньше, чем я укреплюсь во власти и смогу обеспечить вам безопасность. Я хочу, чтобы ростки новой веры были пущены в Нораторе и распространились затем по всему Санкструму как можно быстрей.

Глаза Литона благодарно сверкнули. Он прижал руки к груди, губы немо шевелились. Исполнение его страстной мечты вдруг обрело явные контуры.

– Господин архканцлер…

– Не господин и пока не архканцлер. – Чертовы славословия, бредовые титулы. «Ваша светлость господин хороший», и вот это вот все – ненавижу до дрожи в коленках. Но черт – в Нораторе придется соответствовать, иначе меня не будут должным образом уважать. Это как раз то, о чем уже говорил, – культурный код. Тут он совсем другой. Тут, если ты на высокой должности – перед тобой пресмыкаются, славословят тебе в лицо и обзывают разнообразными «господинами» с приложением еще кучи эпитетов. И это нужно терпеть. К этому нужно привыкнуть. И главное – не начать получать от этого удовольствие, потому что это первейший путь к гниению души. Только одна Амара низводит меня с небес на землю, саркастически обзывая «милым господином».