— Возможно, Виталий считал иначе. Отсюдаего страсть к книгам.

— Но я говорю вам: это невозможно. Я знаюкаждую строку, каждую букву. Я одиннадцать лет прикован к креслу, и эти книги —моя единственная радость.

— Недавно я получила письмо, —вздохнула я. — После прочтения буквы как по мановению волшебной палочкиисчезли.

— Что вы хотите этим сказать? —поднял голову Николай Иванович.

— Я не историк, но знаю, старинные книги,написанные на пергаменте, таят множество загадок. К примеру, один текст счищалии писали по старому новый. При определенных условиях…

— Да-да, я понимаю. Но у меня нет такихкниг. Ни одной книги, изданной раньше позапрошлого века. Какой уж тампергамент…

— Глава Евангелия исчезла как раз вдевятнадцатом веке, — не отступала я.

— Допустим, кто-то вверстал в книгу главуиз Евангелия и даже замаскировал текст. Неужто вы думаете, что я не заметил быстранность? Бумагу от пергамента отличить легко. К тому же я покупал книги убукинистов, это в большинстве своем очень сведущие люди и такой детали неупустили бы, а, заметив, проявили бы интерес. Одно несомненно: Евангелие где-торядом, и какими-то своими поступками мы привели машину в движение и самиоказались замешанными в это.

— А может, ваш Виталий просто устал отоседлой жизни? — вдруг сказала Анна. — А все остальное — чьи-тоглупые шутки и наша разыгравшаяся фантазия?

— Хотел бы я думать так же, —немного помолчав, точно оценивая ее слова, произнес Платонов. — Если этошутка, то дурного тона. — Он подкатил кресло к окну и слегка приподнялштору. — Взгляните. Они здесь со вчерашнего вечера.

С замиранием сердца я подошла к окну иосторожно выглянула, чувствуя возле своего уха горячее дыхание Анны. Внескольких метрах от дома стояла черная машина. Я не уверена, что та самая,которая мелькнула вчера, прежде чем скрыться за кирпичной стеной бывшегосанатория. Окно было открыто, и я увидела лицо человека в профиль. Оченьбледное лицо, по контрасту с солнцезащитными очками — смертельно бледное.

— Их трое, — вздохнулПлатонов. — И они сменяют друг друга.

— Надо вызвать милицию, —пробормотала я и кинулась к телефону.

— Бесполезно, — печально, ответилНиколай Иванович, осторожно опуская штору. — Разве вы не поняли, с чемимеете дело?

— Милиция быстро разберется с этимитипами.

— Подъедут и проверят документы, —подала голос Анна. — Единственное, что они могут. — Ее отношение кмилиции мне было известно, и то, что она вдруг поддержала Платонова, меня неудивило. — А парни скажут, что движок забарахлил и они ждут эвакуатора.Или еще что-нибудь в этом духе. Между прочим, имеют право, раз ничего ненарушают.

— Проверить документы тоже немаловажно.По крайней мере будем знать, кто они.

Анна с Платоновым переглянулись, он вздохнул,а она покачала головой.

— Если вмешается милиция, очень возможно,появится еще труп.

— Что ты имеешь в виду?; —нахмурилась я, данное утверждение прозвучало довольно двусмысленно.

— Когда надо, они действуют оченьрешительно, — кивнула она в сторону окна. — И никакая милиция неубережет.

— Вы… вы ведь не просто так появилисьздесь? — забеспокоился Николай Иванович. — «Пятый евангелист» вызвалваше любопытство, но вы так и не сказали, что этому предшествовало. Это непростое любопытство, я прав? — Он выделил слово «не простое», Анна развеларуками, а я не спешила с ответом. — Значит, прав, — кивнул НиколайИванович. — Надо было сообразить еще в прошлый ваш визит. Кто из молодых внаше время так заинтересуется краеведением, что отправится к старому брюзгевыслушивать его истории. Так на чьей вы стороне?

— А вы? — ответила я вопросом навопрос, вместо того чтобы призвать его умерить свои фантазии.

— Я… это звучит кощунственно, но я быпросто хотел удовлетворить свое давнее любопытство. Увидеть главу ПятогоЕвангелия. Тогда я смог бы узнать, верны ли мои догадки.

— Об Иуде? — вновь спросила я. Онсглотнул, как будто что-то мешало ему говорить. — Чем он вас так занимает?

— Всегда следует выслушатьпротивоположную точку зрения. Мы знаем о нем лишь от его врагов. Он был проклятими и сведен до положения банального предателя. Тридцать сребреников, —хмыкнул Платонов. — Чушь… Я думаю, мы бы наконец узнали всю правду. Оморалисте из Галилеи и тех, кто его окружал. Пятое Евангелие самое правдивое, сэтим никто не будет спорить, раз написано оно еще при жизни Христа. Потом всеэти апостолы его подправили, подредактировали, впрочем, и тогда без досадныхнакладок не обошлось. Ну да ладно. Представьте, что начнется, если человечествоузнает, что две тысячи лет безнадежно заблуждалось, верило не в то и не в того.

Я с изумлением слушала эту речь, глядя напобелевшее от гнева лицо старика. Анна стремительно пересекла комнату исклонилась почти к самому лицу Николая Ивановича.

— На самом деле Хранители следят за тем,чтобы рукопись никогда не увидела света? В этом их задача?

— Думаю, да, — ответил старик, былозаметно, что слова давались ему с трудом, он слабел, и я боялась, что он можетупасть в обморок.

— Значит, эти люди стоят на стражетрадиции… Почему бы тогда попросту не уничтожить Евангелие?

Старик закрыл глаза и покачал головой.

— Вы не понимаете. «Ибо Господь Саваофопределил, и кто может отменить это?»

— Если это есть, значит, это должнобыть, — пробормотала Анна едва ли не с отчаянием. — А сатанисты, иликто они там, ищут Евангелие с целью изобличить Христа? Опровергнуть егобожественную сущность? И в своем стремлении ни перед чем не остановятся?

Старик едва заметно вздохнул.

— Люди, там, за окном, — сатанисты?Или Хранители? Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — возмутилась я.На какое-то мгновение мне показалось, что эти двое отлично понимают друг друга,а у меня от всего этого в голове была полная путаница.

— Вы до сих пор не сказали, ктовы? — спросил в свою очередь Платонов внезапно окрепшим голосом. —Кто вас послал ко мне?

— Азазель, — ответила Анна, неспуская с него взгляда.