Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какой час? Полчаса не прошло.
– Хоть пять минут, у нас округляется до часа. Общее правило.
– Ничего же не было!
– А я виновата? Сам не захотел. Время еще есть, можешь использовать. Бывают некоторые вообще недееспособные, подъемным краном не поможешь, а все равно платят.
– Ни фига подобного, обойдешься. И ты виновата, потому что толстая и воняешь! – сердито сказал Женя, одеваясь.
– Чего?!
– Того! Моя собака старая так пахнет, как ты!
Лика вскочила, набросила на себя халат, запахнулась.
– Так. Положил деньги и вышел!
– Щас!
Женя пошел к двери.
Лика догнала его, в комнатной двери столкнулись, пролезли в прихожую вместе, толкаясь, тут она встала у выхода и, сощурив глаза, ощерившись крупными зубами, с наслаждением выговорила:
– Не выйдешь! Понял? Давай деньги!
– Отойди!
Лика выхватила из кармана халата смартфон, быстро что-то нашла, нажала, поднесла к уху, закричала:
– Аким, у меня косяк, клиент не платит! Быстро давай!
И радостно сообщила Жене:
– Две минуты, и он здесь. Даже из подъезда не успеешь выйти.
– У вас гнездо, что ли, тут?
– Да, гнездо! Половина дома – наши люди. Не рискуй, как тебя там, извиняюсь, забыла! Я по-доб- рому советую. Гони деньги, я тут же отбой дам. Ну?
Женя сел на обувной ящик.
– Подожду твоего Акима. Поговорим.
– Ты сумасшедший? Тебе жизни не жалко? А если не убьют, то отметелят до полусмерти. В больницу хочешь?
– Посмотрим, кого в больницу положат!
Лика внимательно глянула на Женю. Очень серьезно. Неизвестно, какая мысль у нее возникла, но она вдруг быстро открыла дверь и выскочила из квартиры.
И почти сразу же в подъезде возникли гулкие голоса.
Женя огляделся. Встал, пошел в кухню. Взял там большой нож и молоток для отбивки мяса, с шипами. Вернулся в прихожую. Убивать он никого не хочет, но будет защищаться. А платить не будет из принципа, он не лох какой-нибудь. Катя, наверно, тоже его за лоха приняла, пусть ей расскажут, какой он на самом деле.
Пришедший открыл дверь, но не входил, стоял в полутемном тамбуре.
– Чувак, не надо нервничать! – сказал он. – Никому не будет лучше. Деньги – и до свидания.
– Не дам.
– Тогда сами возьмем. Саня, иди сюда!
Женя покрепче схватил нож, готовясь, а молоток был у него в заднем кармане джинсов. Но ничего сделать не успел – в глаза громко пыхнуло, его отбросило, он упал. Боль от ударов чувствовал тупо. Мелькнула странная мысль: вот сейчас тебя убьют, но так тебе и надо.
Его не убили. Он был найден вечером на улице в бессознательном состоянии, избитый, без денег, без телефона, но с документами – с паспортом, вложенной туда карточкой страховки и с банковской картой, спрятанной за обложку. Отвезли в больницу, утром он очухался, первым делом попросил телефон и позвонил жене. Описал случившееся – окольно, в самых общих чертах. Неважно, что и как, главное – я в больнице. Она примчалась в тот же день, вечером, приехала на проходящем через их город поезде.
Женя приготовил целую историю, как на него напали, ограбили и избили. Но вместо этого взял да и рассказал ей все как было. До подробностей.
Она долго плакала – тихо, опустив голову, стесняясь заходящих врачей и второго больного, лежавшего в палате, а потом спросила:
– Без этого никак не мог?
– Без чего?
– Чтобы рассказывать мне мерзость эту?
– Не мог. Хочу, чтобы ты знала, какой я есть.
– А ты сам-то знаешь?
Женя подивился ее мудрому вопросу и согласился:
– Не знаю. Пока знаю только одно – приедем, и я выброшу твою люстру.
– Ой, да мне-то что, – махнула рукой жена и вдруг улыбнулась и поправила ему одеяло, которое, естественно, поправлять было не надо.
Нет
Она и натурщица его, и любовница, и хозяйка…
Что могу сказать точно – без меня он не стал бы тем, кем стал.
А был всего лишь музыкантом, одним из сотни, а то и тысячи в нашем немаленьком городе. Играл и в оркестре при филармонии, и в оперном театре, бегал по разным концертам, преподавал в музыкальной школе. А как иначе? Жена и двое маленьких детей. Мы жили по соседству, в домах очень старой постройки, возможно, еще дореволюционных, на тихой улице. Кругом колдобины и развалюхи, зато центр. Я заходила к его жене, Нине. Предлагала косметику, я тогда занималась ее распространением. Начало девяностых, каждый жил, чем мог. Нина покупала редко, на счету был каждый рубль. Болтали о своем, о женском. Я разводилась со своим первым, посвящала Нину в свои дела. Причина была в нем – нашел другую. Я не очень переживала, поженились мы из-за моей беременности, без особой любви, прямо скажем.
Ее муж Роберт, Робик, иногда оказывался дома. К нашим разговорам не присоединялся. Он был дважды творческий человек: отыграв очередной концерт на своей скрипочке, приходил домой и малевал картины. Все серьезно, станок у него был, на холсте писал, маслом. И книг было много по рисунку, по живописи, по искусству вообще. Он к любому делу подходил обстоятельно.
Мне Робик, конечно, нравился. Красивый мужчина, чего уж тут. Высокий, волосы черные, волнистые, бородка и усы, глаза карие, умные. Такой интеллигент из далекого прошлого. Я его даже немного стеснялась. Нина призналась, что тоже его до сих пор иногда стесняется. Я поразилась.
– Как это? Вы пять лет вместе живете, у вас сын и дочь! И ты стесняешься? А как же вы, извини, спите тогда?
Она, раз уж пошло на откровенность, призналась, что с этим у них не все гладко. Ему требуется гораздо больше, чем ей, она уступает, но, в силу честности характера, страсть имитировать не пытается. Молча принимает его ласки, Робика это раздражает.
Я сказала, что, увы, несходство темпераментов не редкость, у меня с мужем так же, но наоборот. Однажды он сказал, что больше всего ему нравится уткнуться мне в шею и сладко заснуть. Ну да, он-то сладко спит, а я?
Вот так вот посплетничали, посмеялись, не придавая значения. У людей это часто – к главному относятся как к мелочи, а на мелочи всю жизнь кладут. Нина, например, занималась детским хором и счастлива была, если он завоевывал третье место на региональном конкурсе. Она всю себя отдавала этому хору, вместо того чтобы наладить личную жизнь. Не успевала даже обед нормальный приготовить.
Как-то я продавала косметику
