Фэй снова смаргивает слезы, застилающие ей глаза, распутывает остальные волосы и использует распрямляющий утюжок, чтобы разгладить длинные локоны Энни, превратить их в блестящий поток распущенных волос. У девочки всегда были великолепные густые волосы, а бедная Клэри постоянно возилась со своей шевелюрой, перекрашивая ее во все возможные цвета – Фэй подозревала, что она просто завидовала кузине. Кстати, на выпускной Клэри так и не пошла, решив бойкотировать его и остаться дома с Трэвисом.

Фэй продолжает разговаривать с Энни так, словно они просто, как обычно, болтают:

– Я думаю, ты уже это знаешь – потому что наблюдаешь за всеми нами, – но Минни Портер во всем созналась Клэри, – говорит она. – Тайна того, что случилось с твоей матерью, наконец-то раскрыта благодаря твоей кузине.

Ее дочь разгадала загадку, которая мучила весь город десятилетиями.

– Ты бы так гордилась ею, – добавляет Фэй. – И эта ее птица. Та, которая потерялась. Ты помнишь, как она тогда расстроилась?

Фэй вздыхает. Это случилось всего несколько недель назад, но такое ощущение, что прошли годы.

– Представляешь, каким-то образом эта птица оказалась там, где лежала ты! Именно она и привела их к тебе, и я не уверена, что без нее они вообще нашли бы тебя. Я никогда не обращала никакого внимания на этих птиц – мне было все равно, хотя, ты знаешь, Клэри всегда говорила, что ее голуби особенные. Теперь я выхожу на улицу каждый день, чтобы проведать их. Я пытаюсь запомнить их имена, а Клэри даже разрешила одному из них посидеть на моем пальце. Он начал хлопать крыльями и поднял настоящий ветер. Мои прическа была испорчена! – Фэй смеется, но по ее щекам бегут слезы.

Тем временем укладка Энни почти закончена. Фэй добавит немного лака для волос, это глупо, но почему-то кажется важным. Она берет паузу, чтобы прочувствовать происходящее, по достоинству оценить этот дар, возможность побыть наедине с Энни и признаться в том, в чем всегда боялась признаться. Фэй надеется, что Энни слышит ее, где бы та сейчас ни была. Она чувствует это. Вот почему, понимает Фэй, именно она должна была заняться прической Энни – она и никто другой. Ей есть что сказать, и ей выпал последний шанс сделать это.

– Ты спасла мне жизнь, – говорит она своей племяннице. Слова застревают у нее в горле, и она сглатывает. – Я не знаю, что случилось бы со мной, если бы я осталась в Вирджинии, а не приехала сюда к тебе. Я думаю, что Ти Джей, возможно, убил бы меня. А если бы не убил, я была бы мертва душой. Я уже чувствовала, что умираю, когда раздался тот ночной телефонный звонок.

Она закатывает глаза и нервно смеется.

– Знаю, знаю. «Тетя Фэй, вы так любите все драматизировать». Наверное, и правда это люблю. Но когда я думаю о своей жизни – о том, чем она стала, – ты, Клэри и Хэл, мой салон, мне кажется… что так все и должно было сложиться. Такое ощущение, что я оказалась точно там, где мне и было суждено. Но я не могла бы… ничего этого не было бы у меня, не будь рядом тебя. И мне так жаль… – Ее глаза наполняются слезами, и на этот раз она не вытирает их. – Я всегда говорила тебе, что должна делать ты. Но были вещи, которые должна была сделать я, но так и не сделала.

Она позволяет слезам течь по ее щекам, размазывая тушь. Она обхватывает руками неподвижное, тихое тело своей племянницы.

– Мне так жаль, что когда-то я заставила тебя думать, что пожертвовала всем, оставшись здесь и воспитывая тебя. Потому что на самом деле это стало моим великим счастьем. – Она осматривает комнату, потолок, желая, чтобы ей явился знак, подтверждение того, что Энни ее слышит. Она должна верить, что это так. Фэй ненадолго задерживает свою руку на щеке Энни, бросает последний взгляд на работу, которую проделала, и, удовлетворенная, выходит из комнаты в облаке лака для волос. Она чувствует – все идет правильно и Энни бы это понравилось.

Лорел

Тайсон Барнс приходит на похороны Энни. Он находит Лорел в одиночестве на скамейке в задних рядах, Лорел, пытающуюся объяснить себе, почему она здесь, но не находящую никакой другой причины, кроме ощущения, что она должна. Ее мать отказалась приехать, волнуясь о том, как воспримут ее визит, и потому оставила дочь один на один с толпой. Впрочем, история Энни была – и остается – историей Лорел, – и она чувствует себя обязанной довести ее до конца, пусть даже это не тот конец, на который она надеялась.

Лорел настолько благодарна Тайсону Барнсу, что готова обнять его, просто потому, что он обратил на нее внимание.

– Я могу присесть? – спрашивает он. Лавка свободна по обе стороны от нее, так что у него есть возможность выбора.

Она не знает, насколько ее присутствие здесь уместно. Слухи о шокирующем признании ее бабушки все еще будоражат город. Тайсон садится на скамью, чтобы прикрыть ее от любопытных взглядов. Она понимает, что ищет в толпе лицо Деймона. Ей интересно, будет ли он держать дистанцию сейчас, когда всплыла правда, и она не будет винить его, если так. На добром имени ее семьи теперь поставлен большой жирный крест. Если верить бабушке, ее дедушка убил мать Энни, и Лорел до сих пор едва может поверить в это.

– Как держитесь? – спрашивает Тайсон Барнс шепотом. Тем временем другие скорбящие тихо заходят в церковь, головы опущены. Она видит, как некоторые из них смотрят на нее, затем отводят взгляд. Новости имеют свойства распространяться молниеносно. Особенно плохие новости.

Она пожимает плечами.

– Думаю, я все еще в шоке, – шепчет она.

Он качает головой.

– Я знал, что Корделл Льюис этого не делал. Но я не имел ни малейшего понятия, кто это может быть, – говорит он. – И хочу, чтобы вы это понимали.

Лорел кивает, глядя себе под ноги.

– Эй, – говорит Тайсон, и она поднимает глаза. – Вам не следует переживать из-за того, что случилось. Вы ни в чем не виноваты.

Она заставляет свои губы растянуться в благодарной улыбке.

– Я знаю, – говорит она.

– Тогда держите голову выше. Не извиняйтесь ни перед кем из этих людей за то, кто вы есть. Да, ваш дедушка сделал нечто ужасное. Но это были не вы.

– Тогда почему я чувствую себя так, будто я? – спрашивает она.

– Потому что вы из одной семьи. Думаю, дело в коллективном чувстве вины. Этот город провел годы, презирая невинного человека, и все мы невольно оказались причастны.

– Я даже думала написать об этом книгу, – говорит она, и ее слова звучат неожиданно громко. Испугавшись, она прикрывает рот рукой и понижает голос до шепота: – Я хотела прославиться на чужой трагедии.

Тайсон Барнс смотрит на нее.

– Вы хотите сказать, что теперь этого не сделаете, так как трагедия коснулась вас лично?

Его слова застают ее врасплох. Она поднимает голову.

– Что вы имеете в виду?

Он улыбается ей, словно она ребенок, с которым просто нужно проявить терпение.

– Раньше от вас требовалось всего-навсего сообщить о трагедии. Это несложно. Совсем другое – когда вы сами переживаете ее. Хотя, возможно, именно в этот момент в сердце приходит по-настоящему стоящая история. Может быть, когда вы переживаете искренне – полностью погружены в происходящее, вместо того чтобы наблюдать за ним со стороны, – вы лучше понимаете, как именно вам стоит об этом написать. – Он пожимает плечами. – Но что я знаю? Я всего лишь адвокат. И помогаю подонкам.