Кто-то легонько стукнул меня по голове. Конечно, Уивер – несется рысью с подносом в руках.

– Говорить.

– Разговаривать, – отозвалась я, шлепнув его по спине.

– Ну это совсем тупо.

– Как и «говорить»!

– Мэтти! Ешчо цыплята, пошшалуйста! – окликнул меня Генри, возясь с грилем для барбекю.

– Сейчас, Генри, – сказала я и подобрала юбки, чтобы взбежать вверх по ступенькам.

Хотя уже смеркалось, я разглядела, что Генри снова точит разделочный нож. Лучше бы я этого не видела. Конечно, я понимала, что это всего-навсего дурацкое суеверие, но все же мне стало не по себе.

Но не успела я дойти до кухни, как ко мне подбежала Ада и схватила за руку.

– Ройал и Марта Миллер только что поругались! – сказала она.

Я выпучила на нее глаза.

– Ройал? Не может быть. Он минуту назад был здесь. Ты сама видела?

– Нет.

– Тогда откуда…

– Это мой братишка Майк, он вечно во все сует свой нос. Он зашел за лодочный ангар пописать. Они его не заметили. Майк говорит, он ничего не видел, да и слышал не все, но ясно разобрал, как Марта сказала Ройалу, что, похоже, его разбитое сердце чересчур быстро срослось.

Мое собственное сердце как будто налилось свинцом.

– Но он сказал мне, что идет поговорить с Томом Лесперансом.

– С Томом? Да его вообще тут нет. Пойду разыщу Майка, спрошу, не подслушал ли он еще чего-нибудь. А может, и Ройала найду заодно.

– Ада, не… – начала я, но тут кто-то громко прокричал мое имя и обхватил меня за талию. Я обернулась и увидела самую младшую из своих сестренок. – Бет, ради всего святого, чем это ты так замурзалась?

– Это клубничный пирог, Мэтт! Объедение!

И Бет, визжа и заливаясь смехом, унеслась куда-то вместе с двумя такими же малышками. Какое счастье, что она вновь здорова.

Кто-то издали помахал мне. Это оказалась Эбби. Она стояла рядом с двумя младшими сестренками Минни, каждая из которых держала на руках одного из Минниных близнецов.

– Спроси у Мэтти, – услышала я голос Эбби, подходя к ним, – она знает.

– Что я знаю? – рассеянно спросила я, озираясь в поисках Ройала. И Марты.

– Знаешь, куда внезапно подевалась мисс Уилкокс, – громким драматическим шепотом сказала Клара Симмс, обожавшая сплетни.

– Она собиралась ехать в Париж, – уклончиво ответила я.

Мне не хотелось говорить о мисс Уилкокс. Я слишком сильно по ней тосковала.

Клара прищурилась.

– А я слыхала кое-что другое. Я слыхала, что она написала какие-то грязные стишки под чужой фамилией, а попечители школы ее раскусили и с треском выперли.

– Она пишет прекрасные стихи, Клара, – вспыхнула я. – Ты хоть один из них читала?

– Еще чего! Я бы не стала, ни за какие коврижки. Мама говорит, эти ее книжонки жутко непристойные. И опасные.

Вот и мисс Уилкокс однажды сказала, что книги опасней любого оружия. Но, наверное, это только когда они попадают в нужные руки. В руках Клары Симмс книга может быть опасной, разве что если Клара даст ею кому-нибудь по голове.

– Мэтти, где цыплята? – крикнул Генри.

– Скоро вернусь, – сказала я девочкам и бросилась в отель.

Я отнесла Генри цыплят и тут же побежала обратно – за кукурузой, лепешками и салатом из бобов. По пути, на парадной лестнице, я увернулась от Номера Шесть. Он проделывал один из своих излюбленных грязных трюков: наклонялся, якобы снимая с башмака несуществующую пылинку. И когда какая-нибудь девушка подбирала юбку, чтобы не оступиться на лестнице, он из этой позиции мог безнаказанно пялиться на ее лодыжки.

Отдав Генри все, что ему требовалось, я вернулась к Эбби и сестрам Симмс.

– А где Лу? – спросила я, озираясь по сторонам.

– А ты что, еще не видела ее? – ответила Эбби вопросом на вопрос.

– Нет. А что?

Эбби показала пальцем на большую коричневую пивную бочку. Возле бочки стоял мальчик, худой и гибкий, очень плохо подстриженный, и, озираясь, тайком наливал себе пиво.

– Причем тут Лу? – спросила я.

– Мэтти, это и есть Лу.

– Господи, Эбби! Что она сделала со своими волосами?

– Обкорнала. Одним махом. И все время грозится сбежать из дому. Поскорей бы уж.

Я подкралась к Лу сзади.

– Ты что творишь? – прошипела я, отнимая у нее пивную кружку.

– Пиво пью, – она вырвала кружку у меня из рук, осушила одним глотком и выдала такую долгую и мощную отрыжку, что даже пришлепнула губами.

Я схватила ее за запястье.

– Луиза Энн Гоки, мне стыдно за тебя!

– А мне плевать.

– Глянь на свои волосы! Ты же наполовину лысая. А папа что сказал, когда увидел?

– Ничего. Он даже не заметил. Он вообще меня не замечает. Пусти меня, Мэтт, пусти! – она рывком высвободила свою худенькую руку и упорхнула, как воробушек, к мальчишкам – младшим Лумисам, явно затевавшим какую-то шалость.

– Чего это у ней? Парша, что ли?

Это был Ройал. Он жестом предложил мне лепешку со своей тарелки. Я взяла.

– Она отстригла себе волосы. Опять.

– С чего это она?

– Потому что она злится.

Это была правда. Лу злилась так, что мне было страшно. Она не просто злилась – она была в ярости. Почему папа не замечает? Почему он ничего не сделает?

– Ей цвет волос не нравится или что?

– Да нет, Ройал, цвет тут ни при чем, – ответила я с досадой. – Это все из-за того, что мы потеряли маму, а потом еще Лоутон… – я заметила, что он смотрит не на меня, а на свой салат из бобов, и осеклась. – А где ты был? – спросила я.

– Еду набирал, с Томом толковал.

– А он здесь?

– Том-то? Да, вон он, – Ройал показал на веранду. Том и правда стоял там, прислонившись к колонне, и болтал с Чарли Экклером.

Ада, должно быть, ошиблась, думала я. Ведь ее брат не видел ссору, а только слышал. Может, он перепутал голоса. Может, Марта ссорилась с кем-то другим, не с Ройалом.

– Твоему папе не придется расчищать те его северные акры, – сказал Ройал, жуя пирог. – А то он мне говорил, что, мол, собирается.

– Да? Почему не придется? – рассеянно спросила я, против собственной воли все еще выискивая взглядом Марту.

– Я там был вчера, ягоды собирал. Там, где наша земля граничит с вашей и с Хаббардами. У него там отличные кусты черники. Пусть растут. Дачникам нужна черника – пироги, блинчики, все такое.