– Но как, мама, как?

Она не ответила. Только покачала головой и сказала:

– Ох, Мэтти, ты задаешь слишком много вопросов.

Грейс, должно быть, очень сильно любила Честера, раз отдала ему свое целомудрие до свадьбы. Я догадываюсь почему. Он был очень красивый. Темные волосы, пухлые губы и эта легкая, летящая улыбка, от которой у тебя внутри все трепещет. Он хорошо одевался, и походка у него была такая неспешная, почти ленивая, руки в карманах. Я пытаюсь вспомнить, какие у него глаза, но не могу. Он ни разу не посмотрел мне в лицо.

Интересно, как Грейс убедила себя, что Честер ее любит. И удалось ли ей верить в это до самого конца. Мужчины редко говорят такие вещи напрямую. Минни говорит, нужно искать знаки. Моется ли он перед встречей с тобой? Подает ли руку, чтобы помочь тебе залезть в повозку? Покупает ли тебе конфеты сам, без намека?

Ройал моется, да. И надевает чистую рубашку. И если говорит, что зайдет за мной в семь, то ровно в семь он тут как тут. И другое он делает. Я откидываюсь на подушку и долго перебираю в памяти это другое, снова, и снова, и снова, но без толку. Мама сказала: «Ты просто поймешь, и все». Вот я и понимаю. Мне кажется, я всегда понимала.

– Бедная, несчастная, глупая Грейс, – шепчу я во тьму. – Бедная, несчастная, глупая Мэтт.

– Мэтти, ты получила пакет? – спросила миссис Моррисон.

Она стояла за столом в холле и разбирала почту. Три часа дня, обед уже кончился, и столовая закрылась до ужина, который начинался в шесть. Но у нас все равно не было ни минутки свободной, и я как раз направлялась наверх, чтобы отнести в бельевую на втором этаже стопку свежевыглаженных простыней.

– Нет, мэм. Какой пакет?

– От учительницы. Она его оставила тут примерно час назад. Я тебя искала, но не нашла. И тогда попросила Аду отнести его наверх.

Я поблагодарила ее и со всех ног помчалась на чердак, по пути как попало забросив простыни в бельевую. Мне было жутко любопытно. Я никогда раньше не получала никаких пакетов.

Меня ждал увесистый сверток, обернутый в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. Под бечевку был подсунут конверт с эмблемой «Гленмора». Первым делом я развернула сверток: мне не терпелось узнать, что в нем. Это оказались три книги: «Сестра Керри» Теодора Драйзера, «Джунгли» Эптона Синклера и «Тренодия» – сборник стихов Эмили Бакстер. Значит, несмотря на мужнин запрет, мисс Уилкокс написала еще одну книгу! Я взволнованно прижала маленький томик к груди. Я не знала, что такое тренодия, поэтому достала из-под кровати словарь и проверила. Выяснилось, что это надгробный плач, погребальная песнь. Я улыбнулась: похоже, в этих краях я не единственная любительница всего мрачного и угрюмого. Следом я вскрыла конверт, развернула лист бумаги и ахнула: оттуда выпорхнула пятидолларовая купюра. Я подняла ее. А потом прочла письмо.

Дальше было что-то еще, но я не дочитала.

– Вы не можете уехать! – сказала я вслух. – Вы не имеете права!

Я вылетела из комнаты и бросилась вниз по лестнице. В кухне Уивер сидел за столом и ел мороженое. На лице по-прежнему виднелись следы побоев – дело рук пьяных трапперов. Ни глаз, ни губа еще не зажили до конца. Стряпуха и мистер Сперри сняли с плиты верх и теперь с хмурым видом стояли над ней, разглядывая внутренности.

– Мистер Сперри, можно мне взять двуколку, пожалуйста? – выпалила я задыхаясь. – Мне нужно в Инлет, срочно.

– Ты в своем ли уме? – возмутилась Стряпуха. – До ужина считанные часы. И к тому же с Демоном ты сама не управишься.

– Я вернусь вовремя, клянусь, – сказала я. – И с Демоном я отлично управлюсь. Пожалуйста, мэм…

– Нет. И на этом все, – отрезала Стряпуха.

– Тогда я пойду пешком.

– Только попробуй.

– Мэтти, а в чем дело-то? – спросил мистер Сперри.

– Моя подруга. Она… у нее неприятности. Мне срочно надо с ней увидеться.

– Одна ты не поедешь, миссис Хеннесси права. Демон – та еще бестия, не зря он получил свою кличку. Я бы отвез тебя, если б мог, но мне кровь из носу требуется починить эту плиту до ужина.

– Но мне нужно поехать! – я уже всхлипывала. – Мне очень, очень нужно.

Все трое – мистер Сперри, Стряпуха и Уивер – посмотрели на меня. Другие девочки в «Гленморе» часто плачут: то поссорятся, то скучают по дому, то просто станет тоскливо, – но я здесь не плакала никогда. Ни разу.

Уивер положил ложку.

– Я поеду с ней, – сказал он.

Мистер Сперри перевел взгляд с меня на Уивера, потом обратно и покачал головой.

– Ну ладно, – сказал он, – езжайте. Но чтобы ровно в шесть были тут, иначе пеняйте на себя.

Я запрягла Демона, коня мистера Сперри, и мы понеслись по Большой Лосиной дороге, а потом по тракту до самого Инлета. По пути я рассказала Уиверу про пакет с книгами и про то, кто такая на самом деле мисс Уилкокс.

У «Лачуги Фостера» Уивер забрал у меня поводья и велел идти в дом.

– Я здесь подожду, – сказал он. – Не выношу эти женские сцены со слезами.

Я понимала, что таким образом он дает мне возможность побыть наедине с мисс Уилкокс, и была ему за это благодарна. Я взбежала по ступенькам на заднее крыльцо, уставленное коробками и ящиками, и громко забарабанила в дверь.

– Мэтти, ты? – удивилась мисс Уилкокс, открыв мне. – Как ты тут оказалась?

– Мисс Уилкокс, почему вы уезжаете? Пожалуйста, пожалуйста, не уезжайте!

– Ох, Мэтти, – вздохнула она и обняла меня. – Входи, садись.

Она проводила меня в библиотеку. Я села с ней рядом на диванчик и огляделась по сторонам. Книг не было. Ни единой. И на письменном столе было пусто. Та хорошая писчая бумага, ручки, карандаши – все уже было упаковано.

Я услышала чирканье спички о коробок, потянуло дымом. Мисс Уилкокс закурила.

– Хочешь чаю, Мэтти? – спросила она.

– Почему вы уезжаете, мисс Уилкокс? – спросила я, глотая слезы. – Вы не можете уехать! У меня никого нет, кроме вас!

Я услышала звяканье браслетов и ощутила ее руку у себя на запястье.

– О нет, Мэтти, это не так. У тебя есть твоя семья, и Уивер, и остальные друзья.