Голос звучал безапелляционно, не оставляя места для споров, поэтому я позволила ее словам остаться тяжелыми, как могильный камень.

– Хорошо, мам, но послушай, мне нужно тебе кое-что передать. Если ты действительно не приедешь на похороны, мне придется послать это тебе. И я хочу, чтобы ты пообещала мне, что прочтешь. Обещаешь?

– Что это? – Ее голос звучал подозрительно и недоверчиво. – Нечто, состряпанное твоей бабушкой?

– Пожалуйста, мама. Просто прочти это. А потом мы сможем поговорить.

Она фыркнула, но я не до конца уверена, выражала ли она так презрение или это была попытка скрыть тот факт, что она плачет.

– Ты в порядке?

– Конечно, в порядке. Почему я должна быть не в порядке? – спокойно ответила она, а после некоторой паузы добавила: – Не утруждай себя посылкой, что бы это ни было. Я приеду. Мы остановимся у Робби, и это неплохая возможность повидать всех вас.

– Хорошо, мам, я буду очень рада тебя видеть.

Я повесила трубку и машинально провела рукой по вазе kintsukuroi, стоявшей на кухонном комоде прямо на рукописи с историей Эллы. Мой палец легко скользил по краю, чувствуя почти незаметный шов, где золотая жилка соединяется с темно-синими черепками керамики, связывая их вместе.

– Она приедет, – непонятно кому шепчу я, стоя на пустой кухне. Затем беру записку с пляшущим курсивом Эллы и перечитываю ее:

Моя дорогая Кендра!

Ты стала мне верным союзником, когда согласилась записать мою историю для Роны, чтобы она наконец поняла и, я надеюсь, простила меня. Хотя сознаю, что, возможно, прошу слишком многого. Но даже ее понимания правды будет достаточно. Итак, ты наконец подарила мне душевный покой, и я благодарна тебе.

Ты уже столько сделала для меня, что я не решаюсь просить тебя о большем. Но мне бы хотелось, чтобы ты поехала на Иль-де-Ре, когда это станет возможным при множестве проблем в твоей напряженной жизни. Сделаешь это для меня? Отправляйся на остров и найди Каролин. Она знает о моих последних желаниях.

Мне бы очень хотелось, чтобы вы с ней познакомились. И, может быть, ты получишь удовольствие от посещения острова – я знаю, ты уже полюбила Ре, написав о нем. Я надеюсь, ты найдешь там ощущение свободы и покоя, которые остров дарил мне все эти годы.

Спасибо тебе за то, что ты такая замечательная внучка. И спасибо, что рассказала мою историю.

* * *

Итак, моя мать приехала в Шотландию на похороны. Мы все обнимались и плакали, когда Эллу хоронили рядом с Ангусом – любовью всей ее жизни.

– Открой коробку, когда закончишь читать это, – сказала я матери, протягивая большой конверт с рукописью и упакованную в бумагу коробку с вазой.

Она быстро кивнула и, даже толком не взглянув на них, положила конверт и коробку в объемную сумку, в которой привезла подарки для Финна. Я не получала от нее вестей последние две недели, так что не знала, начала ли она читать историю Эллы. Или уже закончила и решила пока не говорить об этом. Безусловно, ей нужно время, потому что сложно набраться храбрости, чтобы взглянуть правде в глаза и узнать, как много всего случилось в жизни ее матери и отца. И еще больше времени нужно, чтобы суметь разрушить баррикаду, построенную из гнева и гордости.

Финн ерзает на заднем сиденье, и его беспокойство нарастает. Он никогда раньше не был в таком долгом путешествии, и мы переживали за его реакцию на странное окружение. Как правило, мы проводим праздники дома, чтобы он оставался в знакомой обстановке и посвящал себя рутинным занятиям. Любые перемены могут взволновать его, хотя прошло уже довольно много времени с последнего серьезного кризиса. На этот раз мы с Дэном решили, что необходимость отдыха для всех нас превосходит незыблемость условия о привычном для Финна окружении, и предложение Каролин воспользоваться домом было слишком заманчивым, чтобы отказаться от него.

Как бы Дэн ни пытался скрывать, я знала, что он мужественно боролся за общественный сад. Но его закрыли: правительство сокращает расходы, нет финансирования. Похоже, это был последний удар по его уверенности. Все еще безработный, он хватался за любые предложения, делал расчеты для парочки небольших местных предприятий. Занимался он этим поздно вечером, когда я приходила домой и брала на себя заботу о Финне. Ему было очень тяжело, и он отчаянно нуждался в прорыве – во всех смыслах этого слова.

– Вы там в порядке? – Дэн с тревогой смотрит в зеркало заднего вида.

– Мы уже почти приехали, Финн, – успокаиваю я сына. – Каким ты был молодцом! Еще несколько минут.

Я стараюсь утешить его, протянув потертый лоскуток его детского одеяла; он уже кусает губы так, что те начинают кровоточить. Финн хватает лоскуток, подносит к лицу и вдыхает успокаивающий запах дома.

– Смотри-ка! Должно быть, это и есть тот самый дом. Видишь, Финн? Белый дом с бледно-голубыми ставнями.

Дэн подъезжает к беленой стене, окружающей дом, и останавливается на песчаной обочине. Я почти готова к разочарованию, ожидая, что сад теперь запущен, зарос или – что еще хуже – превращен в стриженную, легко обслуживаемую лужайку. Но оказалось, что Каролин и ее помощница Сандрин все эти годы заботливо ухаживали за домом. Все именно так, как описывала Элла, и я чувствую волнение и облегчение.

* * *

Затаив дыхание, смотрю, как Финн наконец вылезает из машины. В первую минуту он отказался это делать, поэтому мы оставили его сидеть, пока открывали дверь в дом и выгружали сумки. И он, держа в руках свое одеяло, тихо напевал что-то себе под нос – это один из его способов самоутешения, когда он чувствует беспокойство или стресс. Мы с Дэном обмениваемся настороженными взглядами, гадая, не окажется ли эта поездка еще одной ужасной ошибкой в списке неудачных попыток провести отпуск втроем, предпринимаемых нами поначалу.

Я делаю вид, что роюсь в одной из сумок, а Финн идет по дорожке и останавливается в дверях, его хрупкая фигурка освещена солнцем. Легкий ветерок приподнимает белые муслиновые занавески, висящие по обе стороны французской двери, ведущей на кухню, они развеваются, надуваясь, как паруса. Машинально напрягаюсь, готовясь к пронзительному крику, ожидая паники при виде незнакомого зрелища. Но к моему удивлению и облегчению, он смеется. Я чувствую, как мои плечи расслабленно опускаются, и тоже смеюсь, переполняясь радостью, слыша его смех. Потому что это так редко происходит, и для нас это особенно ценно.

Он показывает куда-то пальцем.

– Смотри, мамочка, это же призраки. Дружелюбные, как Каспер.

На секунду я задаюсь вопросом, действительно ли он видит духов, позволяет ли его разум видеть миры, незаметные остальным. И это кажется вполне вероятным, потому что дом будто наполнен дружелюбными призраками. Он гостеприимен и близок, хотя мы только что вошли в него, наполнен нежной добротой Марион, любовью месье Мартэ к своей семье и страстным чувством прекрасного Кристофа. Но поворачиваясь, чтобы проследить за взглядом Финна, я понимаю, что его так забавляет: радостный танец занавесок, колышущихся на морском ветру.