— Эй, бро, что ты готовишь? — протирая одной рукой глаз, второй я отпустил приветственный жест немцу, кулинарствующему у плиты. Солнце уже стояло высоко и далеко за окном.

— Доброе утро, мой друг. Это куй, национальное блюдо Эквадора. В каждой стране, где я бываю, стараюсь узнать пару местных рецептов и научиться готовить что-то сочное из кухни. Через еду познается значительная часть культуры, ведь верно? Я только прилетел из путешествия по Латинской Америке и сейчас пытаюсь сотворить что-то вкусное родом оттуда.

— Оооу, здорово! Надеюсь, можно будет попробовать кусочек. Ты много времени провел в Южной Америке?

— Около трех месяцев. Там суперкруто, особенно в Перу! Вот прилетел прямиком в Сан-Франциско, а сейчас двинул сюда. Думаю проехать всю Калифорнию, потом в Канаду, затем в Исландию и, если удастся, на Ближний Восток.

— Маршрут почти по всем частям света! Как так удается путешествовать, ты работаешь онлайн или подкопил?

— Я закончил бакалавриат в Мюнхене, последние полгода учился, работал и собирал деньги, а сейчас устроил себе gap-year и решил исследовать мир. После вернусь и продолжу учебу в Германии. Я трачу мало, зато смотрю много: это нормальная практика, у нас в группе так делает большинство ребят.

— Прокачанные у вас ребята! У нас в России gap-year — это армия. Слушай, где ты жил в Сан-Франциско? Я отправил уже 30 запросов в каучсерфинге, одни отказы.

— Я тоже долго искал кауча, опросил около семидесяти человек. Наконец приметил парня, он сам живет в городе, но сейчас уехал путешествовать по Европе. И сказал мне, где лежали его ключи от дома. Здание было в самом центре Чайнатауна, небольшая комнатуха, для меня было в самый раз!

— Похоже на шутку. Это что, ты жил один, бесплатно и в центре Сан-Франа?

— Выходит, что так. Я дам тебе его контакт.

Мой запрос в каучсерфинге был отправлен немедленно, после чего я принялся расспрашивать хозяина Питера, который вчера вечером выключал свет, про житье-бытье в Силиконовой долине.

— That’s it, — улыбнулся он, после того, как я с открытым ртом прослушал двадцатиминутную новеллу про горы у океана и сосредоточение трети венчурного капитала США рядом с домом.

— It’s amazing!

— No, it’s normal, man. I see you wanna go to bathroom, so, do you need… how can I say it… Polotentse?

— What do you mean? Полотенце?

— Да, полотенце! Ты же будешь умываться, наверняка захочешь вытереться?

— Нет, но почему ты спустя сутки после знакомства начал говорить по-русски?

— Дмитрий, отчего ты удивляешься? У меня русские корни, очевидно же! Папа приехал из Санкт-Петербурга, мама из Одессы. Я сам родился и вырос на юге Калифорнии, два года работал в Москве — ужасный городок! — потом переехал в Фриско, а оттуда сюда, тут аренда дешевле. Да здесь треть долины говорит по-русски, остальные ребята по-китайски и на хинди, на испанском еще. Ты выйди на улицу Маунтин Вью — и не такой слог услышишь.

— И что здесь делают все русские?

— Как что — деньги! Еще работу. Вот мой кореш Флиц — всю жизнь от одного «Старбакса» к другому метался. А тут записался на курсы разработчиков в Беркли, 4 месяца безвылазно одолевал код, пару месяцев фрилансил, а теперь у него ставка 100 штук баксов в год! Без налогов, конечно. А десять месяцев назад Флиц — мой маленький Флиц — ничего про программирование не знал. Но он и без того был умным малым.

— Питер, Петя, это все кажется слишком фантастичным. Такая жизнь далека от той, к которой я привык.

— Так, ты давай заканчивай с русским. Здесь нас трое в комнате, и единственный язык, который знают все, — английский. Так сказать, Let’s be tolerant.

Мы еще трепались полчаса на местной скоростной мове, понятной мне наполовину, пока на всю кухню не прозвенел мой телефон: это пришло сообщение от мужчины, контакт которого любезно одолжил сидевший за столом немец. Человек из каучсерфинга желал поговорить со мной по вотсапу, чтобы вписать в его доме, и первый вопрос от него был: «Сколько добрых дел ты сделал за последний месяц?» После пятнадцатиминутного диалога труба мне сообщила: «Надо подумать». Надо так надо, я выразил благодарность за беседу и вернулся на кухню. Флиц и Питер собрали всех гостей, уже способных слушать, но еще зевающих, и отправились показывать свой обширный гараж, переделанный под тренажерный зал. Каждый из нас устроился в своем уголке качалки и начал борьбу с упражнениями, перемещаясь по кругу от тренажера к тренажеру.

Если можно представить дом, максимально приятный для жизни и работы, то я был в нем. Внутри и вокруг расположились практически все придуманные человеком и природой блага. Ребята к концу дня стали предлагать мне применить навыки инженера или программиста и устроиться на позицию джуниора где-нибудь в долине, но рюкзак ждал, а дорога пылилась, или наоборот. Мы обнялись на прощание со всеми обитателями дома на окраине Сан-Хосе, я оставил на музыкальных колонках открытки из Москвы, зашазамил звучащий трек Herb Alpert — Behind the rain, включил его в плеере и пошагал по абсолютно зеркальной дороге, через обернутый в проволоку мост, мимо KFC с лысым кассиром на остановку Cropley.

Мои первоначальные планы — в обед вкушать запахи столовой офиса Google — растворились. Неугомонная стрелка часов приближалась к пяти, и нужно было успеть хотя бы куда-то. От парня из соседней группы в институте я слышал, как он мечтал поступить на PhD в Стэнфорд, который вроде как находился где-то в Силиконовой долине. На остановке у женщины-китаянки с ребенком-мулатом я разузнал, что универ этот обосновался недалеко от станции Пало-Альто, и сел в трамвай, шедший по Тасман-драйв.

Надо отметить, маршрут ребята проложили знатный. То слева, то справа мелькали офисы «Майкрософта» и «Моторолы», стадионы «Левайс» и гигантские велосипедные треки, творения архитекторов из учебников и неисчисляемые перпендикуляры улиц, аэропорты и центры исследования НАСА. Все это было доверху залито багряной смазкой заката, которая разливалась по двойному стеклу трамвая. Я смотрел в окно, прижав к нему обе ладони с растопыренными пальцами, и только успевал перебегать от одной стороны трамвая к другой. То слева, то справа отражались усмехающиеся лица пассажиров, которые, видимо, вспоминали себя, прибывших впервые в эти края.

Я готов был смотреть на это представление еще часов десять, но над дверьми загорелась надпись «Mountain view». Поначалу я хотел узнать у стеснительной японки, существуют ли в местных поездах контролеры, но побоялся, что она сдаст меня им. Мне было страшновато путешествовать по Долине без денег, не зная местных законов. Через 10 минут прибыл двухэтажный паровоз с большой татуировкой «Caltrain», нижняя часть которого была раскрашена в серый, а верхняя в красный, словно выцветший флаг Индонезии. Я решил войти и сесть, а дальше действовать по обстановке. Солнце укатило за горизонт освещать другую сторону планеты, и в вагоне замерцали яркие лампы, так что лица контролеров можно было разглядеть без труда. За три остановки ко мне так никто и не подошел, и тело мое торжественно выплыло в Пало-Альто и выдвинулось сквозь широкие ворота с длинной аллеей, ознаменовавшие: здесь начинается Стэнфорд.