Мы зашли в одну из оружейных, прогулялись по всем внутренним дворам, поднялись на самую высокую из башен и полюбовались окрестностями — вид оттуда открывался захватывающий. И постепенно я почти перестал думать об этом запахе, об этой траве.

— Может быть, дан пожелает осмотреть семейную картинную галерею? — запыхавшимся голосом спросил слуга, когда мы спускались со смотровой площадки. Я посмотрел на него внимательней — а ведь я так замучил беднягу с этой экскурсией, что у того даже цвет лица стал каким-то серым. Наверное, не стоило мне настаивать на подъеме на смотровую площадку, все же это несколько сотен ступенек, а слуга был немолод.

— Картинная галерея — это хорошо, — согласился я, и слуга облегченно выдохнул. Явно боялся, что я заставлю его показать мне еще и подземелье, специально укрепленное для проведения магических экспериментов и находящееся на глубине трех этажей под землей. О подземелье, как и о смотровой площадке, слуга упомянул, когда мы еще бродили по первой оранжерее, но сейчас явно об этом жалел.

Картинная галерея была просторной, светлой, прохладной и, как и следовало из названия, ее стены украшало множество картин. Были пейзажи — все из владений клана. Были замки, дворцы, небольшие летние дома. Были схватки с демонами и монстрами. Было изображение прекрасной женщины, идущей по морским волнам к человеку, прикованному к скалам и уже наполовину погруженному в воду. И были портреты — множество портретов. Именно на них я и обратил особое внимание. Если судьба привела меня в этот клан, если мое будущее будет так или иначе связано с аль-Ифрит, то чем больше я о них узнаю, тем лучше.

По остальным картинам я скользил быстрым взглядом, но лица на портретах и имена старался запоминать. Беда была только в том, что все художники, изображавшие аль-Ифрит, безбожно их приукрашивали.

Каждая женщина была красавицей, каждый мужчина — красавцем. Точеные черты лиц, четкая линия подбородка, идеально очерченные скулы, гладкая кожа без погрешностей и морщин, яркие умные глаза, выглядящие невероятно живыми даже на полотнах, статные стройные фигуры.

А вот на супругов аль-Ифрит, изображенных на парных портретах, желания приукрашивать у художников уже не хватило. Выходцы из других кланов выглядели вполне обычными людьми. Кто-то был симпатичным, кто-то не очень. Кто-то был строен, кто-то слегка расплывался в районе талии. Кто-то выглядел молодо, а у кого-то уже появились морщины.

Я подошел ближе к картинам, читая подписи.

Саджина аль-Ифрит из Младшей Семьи Зеб и ее супруг Муккад, глава Старшего клана Санам.

Анвар аль-Ифрит из Младшей Семьи Риям и его супруга Эмилия, глава Старшего клана Касмир.

Илиана аль-Ифрит из Младшей Семьи Римхан и ее супруг Калерий, глава Младшего клана Видану…

Пока все выглядело так, будто большинство аль-Ифрит, будучи сами отпрысками Младших семей, заключали браки исключительно с главами других кланов. Выгодно для клана аль-Ифрит, но вряд ли выгодно для других кланов.

Просмотрев два десятка портретов, я нашел только две пары, где супруги аль-Ифрит не были главами кланов. В первом случае мужем был некий Дамир Чира, верховный секретарь Северной Канцелярии, мужчина средних лет, худой и желчный, в строгом черном костюме. А во втором — генерал Асай Кечула, сурово выглядящий мужчина с покрытым шрамами лицом, командир огненных драгун.

И Амана еще рассказывала мне, будто аль-Ифрит женятся и выходят замуж только по любви? То, что я видел здесь, говорило об обратном. Настолько полезные для клана браки не заключишь, основываясь лишь на чувствах!

Я покачал головой. Если подумать, то и брак самой Аманы был слишком уж удачным. Пусть она родилась в Старшей Семье, но ее клан все еще считался Младшим, когда она вышла замуж за наследника Дасан, одного из десяти сильнейших кланов Империи.

— Тебе тут интересно? — донеслось от входа в галерею. Я повернулся.

Там стояла Амана в изящном струящемся платье. Ее волосы были забраны в сложную прическу, на обнаженные плечи была наброшена полупрозрачная шаль, на груди висела цепочка с алой сигной — должно быть знаком ее статуса как главы клана Дасан. В руках она держала веер, сейчас сложенный — здесь, в картинной галерее, было совсем не жарко.

— Очень интересно, — отозвался я. — Буду признателен, если ты кое-что мне объяснишь.

Вопросов по мере осмотра галереи у меня возникало много, но мой вымотанный проводник сразу устроился на крошечной скамье в одной из ниш под окнами галереи и, когда я видел его в последний раз, тихо похрапывал. Да и сомнительно, чтобы обычный слуга знал все, что меня интересовало.

Амана приблизилась, оглядываясь по сторонам с выражением открытой ностальгии. Вздохнула.

— Как же хорошо быть дома…

Провела рукой по стене, по раме ближайшей картины, будто хотела убедиться, что это все реально. Повернулась ко мне.

— У тебя такое выражение лица, Рейн, будто перед тобой головоломка, к которой ты пока не знаешь, как подступиться. Точно как в Гаргунгольме, когда мы искали способ выбраться.

Ответить я не успел — из коридора донеслись голоса и в открытых дверях показалась пара. Женщине было на вид лет тридцать, может быть тридцать пять, и черты ее лица говорили о родстве с Аманой. Незнакомка тоже была красива, только более зрелой красотой; ее грудь была чуть полнее, чем у Аманы, бедра и талия — чуть шире. Когда она улыбнулась, увидев Аману, вокруг ее глаз появился намек на крохотные гусиные лапки морщин.

— Дорогая моя! — женщина шагнула вперед, протягивая к Амане обе руки. — Как я рада тебя видеть!

— Тетушка Виллина, — поприветствовала ее Амана, на краткий миг позволив объятие. Потом повернулась к мужчине, вошедшему следом, склонила голову в приветствии. — Дядюшка Кандар.

«Дядюшке» на вид было лет пятьдесят пять, не меньше. Об этом открыто говорили и седые виски, и глубокие складки на сухом худом лице. На руках он держал девочку лет трех, хорошенькую будто фарфоровая кукла.

Амана кратко представила меня родственникам, мы раскланялись, и пара с ребенком прошла по галерее дальше, Виллина показывала своему спутнику на картины, что-то объясняя, он кивал в ответ. Вроде ничего особенного, но меня поразил взгляд, каким мужчина смотрел на свою спутницу. Будто в целом свете не было для него ничего дороже, чем эта женщина, и он боялся упустить ее из вида, боялся, что тогда она исчезнет.

— Кто они? — спросил я негромко, когда пара отошла достаточно далеко.

— Виллина из