Эта фраза разозлила и расстроила меня, поэтому, пока мы раздевались и вешали свои пальто на вешалку в крохотной прихожей, я раз пятьдесят повторила противным голосом: «Я — избалованный ребенок». Дэниел лишь неодобрительно поднял брови, но я знала, что он изо всех сил старается не рассмеяться.

— Если ты скажешь, что я веду себя по-детски, я тебя стукну, — предупредила я.

— Ты ведешь себя по-взрослому.

Тут у нас произошла небольшая стычка. Я размахнулась, чтобы ударить Дэниела, а он схватил меня за запястья и смеялся над моими попытками вырваться. Я дергалась и извивалась как могла, но не добилась ни малейшего успеха, а он все это время стоял как ни в чем не бывало и насмешливо взирал на меня сверху вниз.

Меня взволновало это поведение а-ля мачо. Более того, если бы на месте Дэниела был любой другой мужчина, то ситуация показалась бы мне весьма эротичной.

— Громила ты здоровенный. — Я знала, что эти слова заденут его. И точно: он тут же отпустил мои руки. Как ни парадоксально, меня это огорчило.

Мы прошли в теплую кухню, где мама суетливо расставляла печенье, сахарницу и молоко.

Папа сидел в кресле и негромко похрапывал. Я подошла к нему и нежно погладила его по седой лохматой голове. Его очки сбились на сторону, и я вдруг увидела, что он — старик. Не мужчина средних лет и даже не пожилой мужчина, а настоящий старик.

— Садитесь, выпейте чаю, вам надо согреться, — сказала мама. — Люси, у тебя, кажется, новая юбка?

— Нет.

— Какой она марки?

— Это не новая юбка.

— Это я слышала. Где сшита?

— Ты не знаешь этой марки.

— А может, знаю? Может, я не такая отсталая, как тебе кажется, — сказала она и снова по-дурацки захихикала, поглядывая на Дэниела и подвигая к нему тарелку с печеньем.

— «Кукай»[17], — проговорила я сквозь сжатые зубы.

— Что это за название такое? — спросила она и притворно засмеялась.

— Я же говорила тебе, что ты не знаешь такой марки. — Не знаю. И не хочу знать. А что за ткань? — Она схватила меня за подол.

— Понятия не имею! — Я раздраженно пыталась вырвать юбку из ее хватки. — Я покупаю вещи, потому что они мне нравятся, а не потому, что они сшиты из какой-то определенной ткани.

— Голая синтетика, — возмутилась мать. — Нет, ты посмотри только, как она мнется!

— Прекрати.

— А строчка — да любой ребенок прошил бы ровнее! Сколько, ты говоришь, она стоила?

— Я этого еще не говорила.

— Ну так скажи.

— Не помню, — буркнула я.

— Все ты отлично помнишь, просто тебе стыдно признаться. Наверняка страшно дорого.

Я ничего не ответила.

— Ты никогда не умела считать деньги.

Я опять промолчала.

— Знаешь старую поговорку: деньги и дураки расходятся запросто?

Я упорно не притрагивалась к чаю, потому что это она приготовила его. Удивительно, как это мать всегда умудрялась разозлить меня.

Напряжение снял Дэниел: он сходил в прихожую, принес оттуда торт и вручил его моей матери. Само собой, она пришла в восторг и чуть не вывернулась наизнанку, благодаря его.

— О, спасибо! Как это мило с твоей стороны! Совсем не обязательно было это делать! Ты такой внимательный, а вот мое собственное дитя даже не подумало ни о чем подобном!

— Это от нас двоих, не только от меня, — быстро уточнил Дэниел.

— Лизоблюд, — буркнула я в его адрес.

— А-а! — протянула мама. — Что ж, спасибо, Люси. Только ты должна была бы знать, что на время Великого поста я отказалась от шоколада.

— Но ведь торт — это не шоколад, — слабо возразила я.

— Шоколадный торт — это шоколад, — отрезала мама.

— Тогда заморозь его в морозилке и съешь, когда пост закончится.

— Он испортится.

— Не испортится.

— И вообще это было бы противно самой идее поста.

— Ну и ладно, тогда не ешь его! Мы с Дэниелом сами его съедим!

Злосчастный торт стоял посреди стола и, как бомба, источал угрозу Я бы поклялась, что вижу, как он пульсирует, готовый вот-вот взорваться, если бы не знала, что это не так. И еще я знала, что этому торту не суждено быть съеденным.

— А от чего ты отказалась на время поста, Люси?

— Ни от чего! У меня в жизни и так достаточно неприятностей, — добавила я, надеясь, что мама догадается, что я имею в виду свой приезд сюда. — Поэтому мне не нужно ни от чего отказываться.

К моему удивлению, встречной атаки не последовало. Наоборот, мама смотрела на меня почти… нежно.

— Я приготовила твое любимое блюдо, — сказала она.

— Мое любимое?

А я и не знала, что у меня есть любимое блюдо. Интересно будет посмотреть, что она на этот раз придумала. Но, желая быть как можно более противной, я съязвила:

— Надо же, ты умеешь готовить по-тайски?

Мама взглянула на Дэниела с жизнерадостным долготерпением: «Ну что с ней поделаешь? Приходится приспосабливаться!», и тут я заметила, что папа уже не спит и озадаченно обводит кухню глазами.

— Пап! — обрадовалась я. — Ты проснулся.

— О, восстали мертвые тела, — с сарказмом произнесла мать, наблюдая за тем, как папа пытается сесть ровно.

— Я не мертвые тела! — сказал папа. — Из мертвых восстал только Лоренс Моллой. Люси, я тебе не рассказывал о том случае? Однажды Лоренс Моллой специально притворился, что он умер, чтобы мы с ребятами могли как следует выпить на его похоронах. И мы отлично повеселились. Но скоро Лоренс сообразил, что ему-то ничего не перепадет, он же должен молча лежать на досках и только слушать, как мы пьем, и принюхиваться. Ну и тогда он как выпрыгнет из гроба да как схватит из рук у кого-то бутылку…

— Хватит, Джеймси, — оборвала его моя мать. — У нас гость, и я уверена, что ему вовсе не интересно выслушивать истории о твоей бестолковой юности.

— Моя бестолковая юность тут ни при чем, — проворчал папа. — Лоренс Моллой воскрес всего пару лет назад… О, здравствуй, сынок, — заметил папа Дэниела. — А я помню тебя. Ты приходил к нам поиграть с Кристофером Патриком. Да, тогда ты был долговязым парнишкой… Встань-ка, я посмотрю на тебя, не стал ли ты короче!

Дэниел смущенно поднялся.

— Ого, ты стал еще длиннее, — провозгласил папа. — А я-то думал, что это уже невозможно.

Дэниел быстро уселся обратно.

— Люси, девочка моя, — сказал папа, снова обратив свое внимание на меня. — А я и не знал, что ты собираешься навестить нас сегодня. Почему ты не сказала мне, что она приедет? — потребовал он ответа у моей матери.