Я прислонилась к стене.

– Я слушаю.

– Я отправился в кабинет Хелен Таунсенд, – начал он. – Хотел найти… – он запнулся, смутившись, – что-нибудь о Кэти. Хотел… хоть что-то. Чтобы была память…

Он хотел меня разжалобить, но у него ничего не вышло.

– И?

– Я искал ключ от шкафа. Выдвинул ящик стола и нашел там браслет.

– Ты нашел браслет в ящике стола миссис Таунсенд?

Он кивнул.

– Не спрашивай, как он там оказался. Но если в тот день браслет был у нее на руке…

– Миссис Таунсенд, – глупо повторила я.

– Я знаю, что в этом нет никакого смысла.

Но смысл был. Или мог быть. С натяжкой. Да, она, конечно, та еще старая стерва, но у меня в голове не укладывалось, что она способна пойти на убийство.

Марк не спускал с меня глаз.

– Наверное, я чего-то не знаю, да? Что она сделала? Что твоя мать сделала Хелен?

Я не ответила и отвернулась. На солнце наползло облако, и я вдруг почувствовала такой же холод, как утром, холод изнутри и снаружи. Я подошла к столу, взяла браслет и надела себе на руку.

– Итак, – сказал он. – Я тебе все рассказал. И помог, верно? Теперь твоя очередь.

Моя очередь. Я вернулась к стене, нагнулась и подобрала гвоздь.

– Лина, – произнес он, и по его тону, по быстрому и прерывистому дыханию я поняла, что он боится. – Я помог тебе. Я…

– Ты думаешь, Кэти утопилась, испугавшись, что я ее выдам, или что ее выдаст моя мама, или что кто-то выдаст вас обоих, и тогда все об этом узнают, и у нее будет куча неприятностей, и это убьет ее родителей. Но ты знаешь, что дело не только в этом, ведь правда?

Он опустил голову и вцепился руками в край стола.

– Ты знаешь, что на самом деле причина вовсе не в этом. Причина в том, что она боялась за тебя.

Он продолжал смотреть на стол, не шевелясь.

– Она так поступила ради тебя. Убила себя ради тебя. А что сделал ты ради нее?

Его плечи задрожали.

– Что сделал ты? Ты постоянно врал, отказался от нее, как будто она для тебя ничего не значила, будто была для тебя никем. Разве она это заслужила?

Сжимая гвоздь в кулаке, я подошла к столу. Он всхлипывал и бормотал:

– Прости меня, прости, прости. Господи, прости!

– Слишком поздно, – сказала я. – Слишком поздно.

Шон

Я проехал половину пути, когда пошел дождь. Сначала слегка накрапывало, а потом хлынул настоящий ливень. Видимость стала почти нулевой, и машина еле ползла. Позвонил один из полицейских, отправленных в Хоуик, и я включил громкую связь.

– Тут пусто, – сообщил он сквозь треск динамика.

– Пусто?

– Никого. Нашли машину – красный «Воксхолл», – а его самого нет.

– А Лина?

– Тоже никаких следов. Дом заперт. Мы продолжим поиски…

Машина там, а их нет. Машина сломалась? Если он добрался до дома и выяснил, что ключа нет, то почему не проник в него, чтобы отсидеться? Это же лучше, чем пуститься в бега. А может, их кто-то подобрал? Друг? У него есть сообщник? В принципе, наверное, кто-то мог бы помочь ему выбраться из переделки, но ведь он простой школьный учитель, а не конченый преступник. Я не мог представить, чтобы у него оказались друзья, которых не смутит похищение детей.

И я не знал, радоваться ли этим новостям или огорчаться. Потому что если Лина с ним, то у нас не было никаких зацепок, где ее искать. Уже сутки ее никто не видел. От этой мысли мне стало не по себе. Я должен позаботиться о ее безопасности. В конце концов, я и так сильно подвел ее мать.

Я перестал видеться с Нел после того случая с отцом. Фактически мы ни разу не оставались наедине до смерти Кэти, а потом у меня не осталось выбора. Я должен был ее допросить, поскольку Кэти дружила с ее дочерью, а Луиза бросалась обвинениями.

Я допросил Нел в качестве свидетеля. Что было, конечно, непрофессионально. Вообще-то немало моих поступков за последний год подпадало под эту категорию, но из-за связи с Нел по-другому и быть не могло. И повлиять на это я никак не мог.

Наша новая встреча причинила мне боль, потому что почти сразу я понял, что прежней Нел, которая открыто мне улыбалась, околдовала меня и подчинила себе, больше не было. Она не столько изменилась внешне, сколько ушла в себя, стала другой, незнакомой. Мечты о новой жизни с ней и Линой благополучно развеяла Хелен, и теперь они выглядели по-детски наивными. Нел, открывшая мне дверь в тот день, казалась другой женщиной – чужой и недоступной.

Во время беседы я почувствовал, что она считает себя виноватой, правда вина эта не была связана с чем-то конкретным. Нел по-прежнему занималась своим проектом «Смертельная заводь», настаивая, что он никак не мог привести к трагедии с Кэти, и все же ощущала свою вину. Все ее ответы начинались словами «я должна была», «мне следовало» и «я не сознавала». Но что именно ей «следовало» и чего она «не сознавала», было непонятно. Теперь я понимаю, что она могла винить себя из-за Хендерсона, что должна была что-то знать или подозревать, но ничего не сделала.

После беседы я поехал в коттедж. Я ждал ее там, больше надеясь, чем рассчитывая на ее появление. Она приехала после полуночи, не совсем трезвая и на взводе. На рассвете, когда у нас обоих уже не осталось сил, мы отправились на реку.

Нел была очень возбуждена, почти не в себе. Она с исступлением фанатички говорила, как устала от лжи, как хотела правды. Правда, только правда, ничего кроме правды.

– Но ты же сама все понимаешь, – сказал я ей. – Иногда невозможно докопаться до правды. Мы никогда не узнаем, что творилось у Кэти в голове.

Она покачала головой:

– Дело не в этом, совсем не в этом… – Она сжала мою ладонь одной рукой, а другой продолжала чертить круги на земле. – Почему, – прошептала она, глядя в сторону, – твой отец ухаживает за этим домом? Зачем он это делает?

– Потому что…

– Если это дом, куда приходила твоя мать, если тут она изменяла ему, то зачем, Шон? В этом нет никакого смысла.

– Я не знаю, – ответил я.

Я и сам не раз задавался этим вопросом, но никогда не задавал его отцу. Мы не говорим об этом.

– А этот мужчина, ее любовник. Почему никто не знает, как его зовут? Почему его никто никогда не видел?

– Никто? Только потому, что его не видел я, Нел…

– Никки Сейдж сказала мне, что его никто не знал.

– Никки? – засмеялся я. – Ты разговариваешь с Никки? И слушаешь ее?

– А почему никто не относится всерьез к ее словам? – возмутилась она. – Потому что она старая? И уродливая?