Тамара Карсавина (по телефону): Согласна с вами по поводу его неудачных приземлений, но у него замечательная техника. Какие-то па он исполняет лучше, чем Нижинский, хотя он не обладает элевацией Нижинского. С другой стороны, бедра у него не так чрезмерно развиты, как у Нижинского, отчего он выглядит лучше. Эрик Брун, конечно, замечательный танцовщик, но ему недостает уверенности Нуреева… Я испытала глубокое волнение.

Фредерик Аштон (по телефону): У него великолепный движок, как у «роллс-ройса». Чувствуешь его мощь, когда он разогревается на репетициях… Чабукиани был самым волнующим танцовщиком из всех, кого я видел; в Нурееве есть что-то от его огня, но больше грации. В нем есть какая-то странность. Он кажется мне смесью татарина, фавна и беспризорника. Он – степной Рембо».

Подумав, Марго приняла решение: она будет танцевать с Нуреевым. Ей казалось, что, если она откажется, то рискует стать «совершенно отставшей от жизни, пустым местом», поскольку Рудольф наверняка станет сенсацией года. Она пришла к решению, посоветовавшись с мужем, который энергично поддержал ее решение продолжить сценическую карьеру. Повод для такой покладистости у него имелся. Блестящий выпускник Кембриджа, Роберто, или Тито, Ариас, загорелый, с блестящими волосами, сын бывшего президента Панамы, был первой любовью восемнадцатилетней Марго. Позже он исчез из ее жизни, разбив ей сердце. Они снова встретились в 1953 г., когда труппа «Королевский балет» приехала на гастроли в Нью-Йорк. Тито, тогда делегат Генеральной ассамблеи ООН, увидел ее на сцене «Метрополитен». К тому времени Марго Фонтейн, признанная в Нью-Йорке prima ballerina assoluta и красавица, была на пике своей карьеры, и Тито решил жениться на ней. Несмотря на то что он уже был женат и имел трех маленьких детей, он начал за ней ухаживать: дарил бриллианты, норковые шубы, водил ужинать в «Эль-Марокко». Через два года она наконец сдалась, не столько из-за того, что он потакал ее «однообразным вкусам… Диор, Средиземное море, Картье и все самое лучшее», сколько благодаря ощущению достатка, какое она испытывала в обществе Тито (в конце концов, она тоже была отчасти южноамериканкой).

В последующие годы Марго, жена посла Панамы, была удостоена титула кавалерственной дамы Британской империи. Благодаря ей посольство значительно повысило свой престиж. Кроме того, она поддерживала респектабельный образ своего супруга. Амбициозный политик и общественный деятель, Тито, в друзьях у которого ходили сенаторы и кинозвезды, был, помимо всего прочего, волокитой и азартным игроком. Поговаривали, что он занимался и теневой предпринимательской деятельностью – его обвиняли в контрабанде оружия и притонодержательстве. Он любил деньги, и, когда они у него кончались, он тратил деньги жены. Ее уход на пенсию мог изменить такое положение, ограничив не только его расточительство, но и свободу жить двойной жизнью. Как выразилась Мод, «Тито всегда хотел, чтобы она танцевала еще, потому что тогда он мог и дальше увлекаться своими девицами». На следующий день Марго позвонила Нинетт де Валуа и сказала, что она может объявить об участии пары Фонтейн – Нуреев в «Жизели».

Сразу после гала-концерта Рудольф полетел в Гамбург, где выступала труппа де Куэваса. Он ужаснулся, узнав, что танцевать предстоит не в Гамбургском оперном театре, а в кабаре на Реепербан, в «центре греха». (За три месяца до того четверка юных ливерпульцев, приехавшая дебютировать в Гамбург, так же пришла в уныние, когда выяснилось, что они будут петь не в знаменитом ночном клубе «Кайзеркеллер», а в тесном полуподвальном стриптиз-клубе. Именно в Гамбурге «Битлз» научились эффектным приемам, начали экспериментировать со стимуляторами и придумали прическу, которую потом переняли «экзы» – молодые экзистенциалисты.) Но Рудольф, не знавший ни о молодежной культуре города, ни о тогда крайне засекреченных гей-клубах, невзлюбил Гамбург с первого взгляда. Его неоновая яркость и откровенная торговля сексом, когда проститутки, подсвеченные розовым, выстраивались в окнах на Хербертштрассе, «очень расстраивала» его. Таким же огорчительным стало и открытие, что ему придется танцевать партию принца Дезире по очереди с Сержем Головиным, который был занят в первом действии. Почти все время он «в отчаянии» сидел в своем гостиничном номере. Как-то утром ему сообщили, что у него гость. К нему пришел друг Тейи, Аксель Мовитц.

Узнав, что 23-летний выпускник Гамбургского университета необычайно красив, Рудольф сразу же пригласил гостя подняться к себе в номер. Когда Аксель вошел, танцовщик сидел на кровати, обернувшись лишь узким полотенцем, и провокационно улыбался.

«Было ясно, что он предлагает мне воспользоваться возможностью». Но Акселя не только не влекло к ровесникам – «тогда моим знакомым было лет 15–16» – его подавлял звездный статус Рудольфа. «Я стал импотентом от благоговения». Они решили пойти куда-нибудь позавтракать и, обнаружив много общего, провели вместе весь день. Непрестанно разговаривая (по-английски, так как Аксель бегло говорил на этом языке), они обсуждали европейский балет, а также эстетику, философию и труды Брехта, на котором Аксель специализировался. У Рудольфа на все имелось свое мнение. Аксель, страстный балетоман, дружил с историком балета Сирилом Бомонтом и регулярно покупал книги в его лондонском магазине.

Он повел Рудольфа в гамбургский магазин балетной книги и, желая показать ему живописную сторону города, устроил ему экскурсию на озеро Альстер. Когда они гуляли по западному берегу, где находились роскошные виллы XIX в., смотрели на яхты на воде, Рудольф вдруг в изумлении остановился при виде красного флага. «Это знак опасности, – объяснил Аксель, отчего танцовщик расхохотался. – Он еще не оправился от шока после своего побега из России».

Вспомнив свой короткий роман с Хайнцем Маннигелом в Восточном Берлине, Рудольф провел остаток недели с молодым немцем, в обществе которого чувствовал себя совершенно непринужденно. Речь об общем друге заходила редко, и Рудольф почти не проявлял к нему интереса. «Тейя для Рудольфа потускнел; он был одержим Эриком Бруном».

В тот день, когда Рудольф должен был выйти на сцену в «Спящей красавице», рабочий сцены, закреплявший декорации, потянул не за тот рычаг, и сработали огнетушители. Целых двадцать минут, поскольку механизм препятствовал отключению, сцену заливало пеной. Рабочие и артисты схватили ведра и принялись вытирать и спасать то, что еще можно было спасти. Раймундо в слезах оценивал ущерб, причиненный его прозрачным декорациям, но Рудольф, которому все равно не нравились ни костюмы, ни декорации, отнесся к происшествию злорадно: «В тот миг мне совсем не было жаль», тем более что отмена вечернего спектакля означала, что он может полететь в Мюнхен на премьеру «Лебединого озера», где Эрик танцевал с Соней Аровой.

В Гамбург Рудольф вернулся с Эриком, которого представил Акселю как «своего близкого друга». Студент приготовил изысканный обед на троих, но вскоре понял, что Бруну неловко: «Он сразу догадался, как мне хочется быть с Рудольфом». Аксель не сомневался относительно взаимной страсти танцовщиков: «Чтобы это почувствовать, достаточно было взглянуть на них. Из них вышла очень красивая пара». Тем не менее он ужаснулся, когда Рудольф перед уходом сказал ему: «У Эрика нет билета на сегодня. Ты не мог бы отдать ему свой?» – «Я побывал на всех его представлениях и очень огорчился после его слов. После приезда Эрика у него не осталось на меня времени».