Вместе эти двое решили «удалить» Лемкина из внутреннего круга и держать его в резерве в качестве «энциклопедии», которая еще не раз пригодится при подготовке процесса. Итак, Лемкина отодвинули на периферию, несмотря на то что относили его к «элите беженцев»{369} и полагались на его материалы. Отправляясь в Лондон в июле, Джексон не взял с собой Лемкина. Рафаэль оставался в Вашингтоне – обиженный, но продолжающий работать в «тыловом батальоне»{370}, оттачивая формулы обвинений, которые можно было бы предъявить немцам.

В интернете я отыскал объявление о продаже первого издания «Правления стран “оси”…» с автографом. Выяснилось, что книга уже продана, однако букинист, узнав, как важна для меня сделанная Лемкиным надпись, дал мне контакты покупателя. Через несколько дней я получил любезное письмо из Вашингтона, от сотрудника Министерства юстиции: Эли Розенбаум, легендарный охотник на скрывающихся нацистов, прислал мне фотографию автографа: «Доктору Роберту М. Кемпнеру в знак уважения, Р. Лемкин, Вашингтон, 5 июня 1945».

Знакомое имя: Кемпнер, коллега Лемкина по Комиссии по расследованию военных преступлений, тот самый юный студент юридического факультета, который летом 1921 года сидел в зале берлинского суда и следил за процессом Тейлиряна. В 1933 году его изгнали из Рейха за участие в суде над Гитлером, а в Вашингтоне он оказался для Лемкина прямой связью с тем делом, которое так интересовало и вдохновляло польского юриста. Дата 5 июня тоже не случайна: в тот день союзники в Берлине делили между собой Германию и договаривались о наказании «главных нацистских преступников». Настала пора осуществлять соглашение, достигнутое тремя месяцами ранее в Ялте: «Всех военных преступников должно постичь скорое и справедливое наказание»{371}.

Команда Джексона собралась в Лондоне в июле и вместе с британскими, французскими и советскими коллегами составляла список обвинений, которые предстояло включить в Статут трибунала. 8 августа соглашение было достигнуто и подписано. В статью 6 вошли «преступления против человечества» – формулировка Лаутерпахта, – но не геноцид. Горько разочарованный Лемкин видел причину своей неудачи в британцах. «Вы же знаете, какие они», – так, по воспоминаниям Боба Сильверса, отозвался о британцах Лемкин во время лекции в Йеле десять лет спустя.

Но хотя в Нюрнбергский статут не включили геноцид, Лемкин понимал, что и над теми пунктами, которые вошли в статью 6, еще предстоит поработать, чтобы превратить их в конкретные обвинения, предъявляемые на суде. Таким образом, все еще оставалась надежда включить в перечень и геноцид. Как именно Лемкин добыл приглашение в Лондон для работы с командой Джексона, мне установить не удалось, но, по-видимому, сыграло свою роль ходатайство полковника Мэррея Бернейса{372}, управляющего офисом Джексона: полковник верил, что энциклопедические знания Лемкина могут пригодиться. Он был одним из немногих его сторонников и считал, что с помощью Лемкина преступления, совершенные в оккупированной Польше, будут более успешно расследованы.

Бернейс столкнулся с сопротивлением: резко возражал против командировки Лемкина в Лондон коммандер Джеймс Донован, главный консультант Управления стратегических служб. Он даже разослал секретный меморандум команде Джексона, жалуясь на «неадекватную» работу Лемкина и утверждая, что найдутся польские специалисты и получше. С точки зрения Донована, Лемкин был слишком страстным человеком, чей «эмоциональный подход» не годился в таких сложных юридических делах. Также коммандер отмечал «трудный характер»{373} Лемкина, и в этом с ним многие были согласны, однако это мнение не возобладало. Полковник Бернейс предлагал взять на себя ответственность за поведение поляка{374}, но вскоре после прибытия Лемкина в Лондон вернулся в Вашингтон. Больше желающих принять Лемкина под свое крыло не нашлось{375}, но каким-то образом он ухитрился остаться – белая ворона, неприкаянный, без надзора, без офиса и даже без собственного телефона.

В Лондоне Лемкин говорил с каждым, кто соглашался его выслушать, и в конечном счете это сработало против него: со всех сторон раздавались жалобы, что Лемкин сделался неуправляемым, он действует по собственной инициативе без какой-либо санкции. Ширились слухи, что он устраивал неформальные встречи с членами Комиссии ООН по военным преступлениям и столь же неформально общался с известными членами Всемирной сионистской организации. Эти жалобы достигли ушей Донована в Вашингтоне{376}, как и слухи о том, что Лемкин преследует собственные интересы и присваивает себе чужие заслуги. Последней каплей послужило известие, что Лемкин в частном порядке давал интервью прессе, а затем поставил сотрудников Джексона в неловкое положение, пожаловавшись на то, что сотрудникам Комиссии ООН по военным преступлениям не раздали экземпляры «Правления стран “оси”…».

«Чем скорее Лемкин уберется из Лондона, тем лучше», заявил Донован Телфорду Тэйлору{377}. Но Лемкин, «упертый гад»{378}, как выразился впоследствии Билл Джексон, сумел продержаться в Англии и сентябрь, и часть октября, пока продолжалась работа над проектом обвинения. Удалось ему каким-то образом и привлечь на свою сторону Сидни Олдермана{379}, и тот тоже стал продвигать термин «геноцид» вопреки сильному сопротивлению других членов команды Джексона и давлению политиков из штатов, где чернокожим и белым отводились разные туалеты. Британцы также не хотели включать в перечень обвинений геноцид{380}, их оппозицию возглавлял Джеффри Дорлинг Робертс по прозвищу Хаки, барристер-великан с пышными бровями, «королевский советник» и друг Хартли Шоукросса. Американцам Робертс нравился тем, что играл в регби за Оксфорд, а затем и в сборной Англии, но в качестве юриста они ценили его намного меньше.