– Посвятил жизнь богу? – И вкрадчиво поинтересовалась: – Что-то вроде обета безбрачия?

– Да, императрица, – напрягся лорд Альрис.

Он уже понял то, что еще не дошло до жреца и остальных. Умный мужик, умный и достаточно сообразительный, чтобы, вскинув руку, подать знак воинам приблизиться, ограждая меня от толпы. Меня и застывшего на коленях священника.

– Итак, – заложив руки за спину, я обошла священнослужителя, – вы явились ко мне с просьбой принести в жертву девственницу, не так ли?

Отче Нораэн, испугано озираясь, промямлил:

– Д-д-да, пресветлая.

– Императрица, – поправила я, обойдя его и направляясь к храму. – Я – ваша императрица. А вы, насколько я понимаю, девственник. Так принесем же во славу Речного бога достойную жертву! Поистине достойную!

На его вопль я не обернулась, не заинтересовалась и схваткой, в которую попытались вступить затесавшиеся в ряды жителей города остальные жрецы. Меня это волновало мало.

– Всех в храм! – не оборачиваясь, отдала я приказ.

Люди падали на колени и отползали с моего пути, образуя узкую дорогу – просто отползать особо было некуда, иначе дорога была бы крайне широкой. А я шла, уверенно и величественно, к храму, после частичного разрушения удивительно напомнившему мне тот, другой храм, в котором цепями к колоннам были прикованы я, Динар и Аршхан, а на алтаре лежала Лориана. Прекрасная Лориана… не хочу думать о том, как сжимал ее в объятиях Динар, зачиная наследника за наследником…. А впрочем, какая разница? Динар девственником с ранней юности не был, Лориана так же. У него до меня были целые бордельные острова, Лора и при мне постоянно меняла фаворитов. Темпераментом младшая принцесса Оитлона пошла в папеньку, а он, при всей любви к моей матери, половину театральных актрис содержал… пока я не вмешалась, возмутившись неправомерными растратами. И после моего возмущения актрис осталось всего шесть… плюс дворцовые фаворитки… И это не считая хорошеньких селянок и горожанок, за которыми папенька также никогда не стеснялся приударить.

К чему эти мысли, Катриона?! К чему все эти мысли?!

Я не знала.

Придерживая юбки, медленно поднялась по ступеням в храм, мельком взглянув на застывшего дрожащего ребенка с разбитой губой, ссадиной на скуле и сбитыми в кровь скованными цепью руками.

– Мрак, – попросила одними губами.

Мой добровольный спутник растворил цепи, и те опали к ногам девочки грудой проржавевшего до трухи металла.

– Беги к матери, – не глядя, приказала я.

Она бросилась со всех ног, поскользнулась на ступеньках, была придержана следующим за мной лордом Альрисом и, шарахнувшись от него, помчалась прочь, не оглядываясь. Едва ли ее можно было осуждать за это – от данного места действительно хотелось бежать, причем со всех ног.

– Императрица… – Лорд Альрис остановился, поставив одну ногу на ступеньку храма и с едва уловимой мольбой глядя на меня.

Я холодно взглянула в его светлые глаза, и он осознал, что на жалость рассчитывать бесполезно. Хрипло выдохнул, хотел было что-то сказать, но под моим насмешливым взглядом промолчал.

– Принести в жертву всех, – безжалостно произнесла я. – Всех, кто хоть когда-нибудь убивал детей в этом храме!

И от толпы волочимых к храму жрецов отшвырнули одного – совсем мальчишку, обритого наголо, как и полагалось жрецам Речного бога, тощего, состоящего, казалось, из одних только костей. Его оставили, а вот остальные пытались молить. Молили, рыдали, плакали, стенали, заклинали…

Я отстраненно взирала на то, как приковывают по пять-шесть жрецов к каждому столбу, как на алтарь возлагают сразу троих… какая-то странная мысль вдруг встревожила. Странная, с трудом осознаваемая… И она лишь стала еще более тревожащей, когда после приказа лорда Альриса мальчишка-жрец принес ржавую внушительную чашу и ржавый же кинжал. Как-то мне все это подозрительно напомнило тот переход между мирами, ради которого не так давно приносили в жертву саму меня. Отступив к дверям храма, я с интересом проследила за тем, как жрец передает лорду Альрису ржавый меч…

– Я вот не поняла, – подала голос, чуть повысив, дабы перекричать все еще тщетно молящих меня о спасении жрецов, – чаша вам зачем?

Мальчишка, удерживающий ее, удивленно на меня посмотрел и пролепетал:

– К-к-кровь собирать…

– Зачем? – действительно не понимала я.

– Р-р-ритуал, – испуганно сжался жрец. – Все, кто изопьет глоток священно пролитой крови, отчистятся от грехов и делов неправедных…

И я потеряла интерес к этой рухляди.

– Выбросить, – приказала, отворачиваясь.

И уже лорду Альрису:

– Приступайте!

Предсмертный крик, раздавшийся позади, продемонстрировал, что к выполнению приказа он уже приступил. Я же приступила к совершенно иному.

– Народ, – голос, великолепно поставленный лучшими преподавателями ораторского мастерства, разнесся над всей разгромленной воссоединением островов площадью, – я скажу раз и повторять не буду! Люди от животных отличаются тем, что несут ответственность за свои поступки! Ответ-ственность! За каждый поступок, за каждое дело, за каждое принятое решение. Ответственность! И ни один бог не снимет с вас ответственность за то, что вы коллективно убиваете ребенка, обозвав это ритуальным жертвоприношением! Это не ритуал. Это позор! Позор для всего гордого человечества!

В абсолютной тишине, в которую погрузились все свободные люди, за моей спиной отчетливо слышались смертельные всхрипы, но о пощаде более не просил никто.

– Боги – любые боги, наши создатели и родители! Они подарили нам жизнь и, как любые родители, хотят видеть в своих детях готовность жить и дарить жизнь своим детям. Убийства не желает ни один человеческий бог! Как не пожелали бы вы увидеть убийство собственного ребенка, которое совершают на ваших глазах!

Мимо меня вниз по ступенькам заструилась кровь…

Очередные окровавленные ступени в моей жизни…

Не стала ни отступать, ни поднимать юбку, лишь обернулась посмотреть на результат работы. Лорд Альрис и его подчиненные в данный момент дорезали горло последним пяти жрецам…

И в этот момент произошло нападение!

Они упали тремя световыми лучами – три светоча, каждый из которых оказался стоящим на одном колене, прижимая ладони к полу храма и крови издыхающих жрецов. Трое сразу! Они переглянулись, повторно ударили ладонями в перчатках с обрезанными пальцами по крови, разбрызгивая ее в пространство, и это самое пространство вдруг пошло рябью, корежась, разрываясь и открывая моему взору тех, кто стоял там, по другую сторону от перехода.

Это были высшие.

Я потрясенно рот приоткрыла, в полном изумлении разглядывая их, тех, кто по праву мог носить звание «Убийцы миров». Это были воины. Не светловолосые, как те трое светочей, что продолжали на износе своих сил и способностей разрывать пространство, нет, эти все были с длинными черными волосами, сейчас, в преддверии боя, заплетенными в десятки кос, на концах которых имелись острые стальные перья. Высшие оказались… другими. В них не было красоты и благородства ракардов, не было надменности и презрения элларов, не было коварства и вкрадчивости темных. Они были иные. Совершенно иные. Выше ростом. С руками, превышающими стандартный размер. С длинными ногами и узкой талией. Широкоплечие. Одетые довольно странно, на мой взгляд, – в основном в черную, клепанную железом кожу. И да, судя по одежде, империя высших переживала не лучшие свои времена – воины единой армии обыкновенно одеты в мундиры этой самой армии, здесь мундиров не было – разнобой в одеянии, вооружении, амуниции, оружии. Отребье, уничтожившее два мира подданных им элларов и тэнетрийцев и доведшее свой собственный мир до разрушения.