– Что это ты вбил себе в голову? Знаешь, мне не нравится…

– Я ничего никуда не вбивал. Мне известно точно: Барнаби Робертс давно купил тебя с потрохами, а теперь ты выполняешь его поручения.

– Стоп, погоди секунду. Тут ты перегибаешь палку. Да, я беру деньги у Барнаби Робертса и у «АпотеГен», потому что обязан это делать. Политика в том и состоит, и не мне тебе это объяснять. Но если бы я хоть на мгновение заподозрил, что за деньгами тянутся веревочки, за которые меня будут дергать, то тут же предложил бы засунуть их себе в задницу. И тебе это хорошо известно. Неужели ты, проработав со мной столько лет, думал, что меня так легко купить?

– Я больше не могу с уверенностью сказать, на кого я тогда работал.

– В таком случае я облегчу тебе задачу: меня не покупал ни он, ни кто-либо другой, и я возмущен, что…

– Три недели назад ты обедал с Барнаби Робертсом, так?

Блейк на мгновение умолк. Я слышал его едва различимое дыхание.

Потом, намного тише, чем до этого, он сказал:

– Да. Три недели назад, или месяц назад, что-то в этом роде. Но… Откуда ты об этом узнал?

– Вас вдвоем снял репортер из «Ассошиэйтед пресс». Фотография была приложена к ходатайству истца о моем отводе.

На том конце провода вновь повисла тишина.

– На прошлой неделе я спрашивал тебя о нем, но ты ответил, что почти его не знаешь.

– Так оно и есть. Боже правый, Скотт, мы же с ним обедали, а не сексом занимались.

– А дело вы обсуждали? – спросил я.

Он промолчал.

– А обо мне говорили? – продолжал я.

Ответ и на этот раз последовал не сразу.

– О чем мы говорили, не твоего ума дело. Но я все равно тебе скажу. Ни о судебном разбирательстве, ни о тебе речи не было. Мы обсуждали некоторые вопросы регулирования, и это был вполне публичный разговор, о котором я не побоялся бы рассказать ни корреспонденту «Вашингтон пост», ни нашей чертовой Федеральной избирательной комиссии. Ты, Ваша Честь, может, об этом и не слышал, но Первая поправка гарантирует гражданам право обращаться к правительству с ходатайствами.

– Однако у некоторых этого права больше, чем у других, – возразил я.

– Ага, подумать только. Ну что, мы закончили с этим? У меня есть дела поважнее, чем слушать, как ты меня обвиняешь в… черт тебя знает, в чем ты там меня обвиняешь.

– Да, пожалуй, закончили.

– Вот и замечательно, – сказал Блейк и повесил трубку.

К концу дня – который сам по себе был концом адски длинной недели – мой гнев сменился обычной усталостью.

Выходя из здания суда, я получил голосовое сообщение от Элисон. Она сказала, что Карен пригласила нас на ужин и поэтому Элисон будет ждать меня там.

– Если не хочешь, можешь не приезжать, – в заключение сказала она. – Тогда увидимся уже дома.

В ее голосе звучала нежность. Я почувствовал, что она осторожничает, стараясь ничем меня не обидеть. Принять ее предложение было очень соблазнительно, хотя бы для того, чтобы на миг прекратить считать в уме: какую роль играла во всем этом семья Элисон, покрывая ее? Был ли в том взгляде Карен или в другом жесте Марка некий тайный смысл?

В конце концов я решил, что обязан поговорить с Карен и остальными участниками наших ночных дежурств. Какие бы параноидальные мысли меня ни преследовали, какое бы недоверие я ни питал к семье Элисон, они – хотя бы в целях собственной безопасности – должны были знать, что прошлой ночью я все-таки получил посылку, не материальную, а виртуальную. Уровень угрозы при этом не снизился, а, наоборот, только вырос.

К тому же мне очень не хватало Сэма.

Поэтому я направился к дому Лоу, которые жили в квартале, застроенном практически одинаковыми домами на участках в четверть акра каждый. Их дом всегда казался мне чересчур просторным. Куда ни бросишь взгляд, повсюду пустые квадратные метры, застеленные ковролином. Около года назад у них сломалась система обогрева, и деталь, которую нужно было заменить, оказалась чудовищно огромной, и у них не хватило на нее денег. Им пришлось занять у нас с Элисон.

С другой стороны, в том, чтобы иметь в семье хотя бы один такой большой дом, были свои преимущества: в нем каждый мог найти место поваляться в свое удовольствие. Во время каникул или затяжных праздников это было просто спасением для всей семьи.

Дети резвились на лужайке перед домом, бегая сломя голову во всех направлениях. Мне удалось поймать Сэма и удержать его на месте на мгновение, которого хватило на одно потное объятие, перед тем как он выскользнул и помчался дальше.

Подойдя к двери, я даже не стал звонить, а просто вошел и, двигаясь на запах карамелизированного лука, направился на кухню, где четыре женщины семьи Пауэлл – Джина, Карен, Дженнифер и Элисон – готовили что-то аппетитное, подпоясавшись фартуками.

– Привет, – тепло сказала Элисон, увидев меня.

Она подошла и поцеловала меня.

– Ты выглядишь совсем измотанным, – добавила она, поглаживая меня по голове.

– Чувствую себя тоже неважно.

– Может, перед ужином немного вздремнешь?

– Нет, от этого будет только хуже.

– Ну хорошо, – сказала она, – мы с ребятами заключили соглашение: мы готовим, вы моете посуду, так что они пошли выпить на террасу. Если хочешь, возьми пива и ступай к ним.

– Давай, – сказал я, но в этот момент заметил пустую бутылку из-под вина, которая тут же навела меня на мысль.

В углу прачечной в доме Лоу стояла полка для вина из «Икеи» во всю стену.

– По правде говоря, я бы лучше выпил вина, – сказал я. – Карен, ты не поможешь мне выбрать?

– Бери любую бутылку, – ответила она.

– Но я не хочу что-нибудь слишком дорогое, – запротестовал я, – ты же знаешь, я не ценитель вина, зачем зря переводить добро.

В этот момент Карен подняла глаза, и я со значением посмотрел на нее, давая понять, что мне нужно с ней поговорить.

– Ладно, подожди, – сказала она, вытерла о полотенце руки и пошла за мной в прачечную.

Там я тихонько рассказал ей о видео. Она спросила, можно ли его ей посмотреть. Я попытался ее отговорить, но она настояла.

Я загрузил файл и протянул ей телефон. Потом вышел из прачечной и закрыл за собой дверь. Повторного просмотра я бы просто не выдержал.

Закончив, Карен подошла к двери и открыла ее. Лицо ее покрывала смертельная бледность.

– Я же говорил, не надо его смотреть, – сказал я.

Она встряхивала головой и шипела что-то сквозь плотно сжатые зубы.

– Вот твари, – прошипела она, – если я когда-нибудь до них доберусь…