– Понятное дело, я ставлю на паузу «Змеиный полет», – продолжает папа, – хватаю бейсбольную биту и отправляюсь вниз. Мы выходим из дома, я смотрю на парня на крыше, поворачиваюсь к Кэтрин и говорю: это четырнадцатилетний мальчишка, почему это… И тут сам понимаю, что он собирается влезть в окно Меган. – Он удостаивает меня обвинительным взглядом.

– Я спрашиваю, уверен ли он, – снова подает голос мама. – А он просто говорит: абсолютно. И затем орет на этого бедного пацана, а тот спотыкается и падает на задницу. Генри приказывает ему слезать с крыши, но пацан просто там сидит с таким видом, будто его сейчас стошнит. Я беру Генри за руку и говорю ему, что парень, кажется, застрял.

Роуз и Рэндалл трясутся от смеха. Даже я должна признать, что это было довольно забавно.

– Я беру лестницу и начинаю лезть вверх. Но пацан не двигается. Я слышу, как открывается окошко на втором этаже и голову высовывает Меган. – Папа переводит на меня взгляд. – Меган, почему бы тебе не рассказать всем, что было дальше?

– Ну а что мне оставалось делать? – протестую я.

– Не приглашать парня с крыши к себе в комнату, – говорит папа.

– Так ты это сделала? – восклицает Роуз.

– Так он застрял! – обороняюсь я. – Мое окно было ближе, чем лестница. Я не хотела, чтобы Чарли свалился!

– Богом клянусь, Меган ему кричит: давай поднимайся, залезай сюда! – подтверждает папа, и я роняю голову в ладони. – Думаю, не нужно пояснять, что этого не могло произойти.

– Падение даже не было самой большой проблемой Чарли, – бормочет мама. – Он наконец открыл рот и объяснил, что боится высоты. Скажем так – Генри тогда ему четко объяснил, что Чарли должен спуститься сию же секунду.

– Что ты сказал бедному пацану? – Рэндалл и папа обмениваются ухмылками.

– Кажется, я мог ему сказать… Что сброшу его, если он сам не слезет, – говорит папа, пожимая плечами.

– И что, сработало? – Рэндалл отвечает, не веря своим ушам.

– Не совсем. – Папа сконфуженно потирает шею. – Кэтрин в итоге сманила его вниз, – он смотрит на маму. – Я просто рад, что ты была там. Я чуть не убил его. Ты всегда была более уравновешенной.

Это происходит так мимолетно, что я едва замечаю. Но мамины глаза блестят, и ее улыбка чуть меркнет.

Когда мы заканчиваем ужин, я складываю тарелки, чтобы отнести в кухню, пока Роуз готовит десерт. Эрин начинает хныкать, что значит – мы ее переутомили, и крошечная ложечка со звоном летит на пол. Я слышу, как папа встает, бормоча, что Эрин пора спать.

– Можно я ей почитаю? – спрашивает мама.

– Пожалуйста, – говорит папа, – я бы не прочь отдохнуть от чтения «Зеленых яиц и ветчины» в пятитысячный раз.

Мама вытаскивает Эрин из высокого стульчика и поднимается наверх, пока я загружаю посудомоечную машину, а Роуз достает форму из духовки.

Проходит пятнадцать минут, а мамы все нет, а Рэндалл вещает о финансовых тонкостях дела с работы. Когда Роуз выходит из кухни с персиковым пирогом в рукавицах, ее взгляд устремляется к маминому пустому стулу, и она хмурится.

– Меган, – говорит она, перебивая бесконечные детали дела Рэндалла. – Сходишь наверх сказать своей маме, что десерт готов?

Я смотрю на нее с благодарностью и сбегаю в коридор, проходя мимо фотографии со свадьбы папы и Роуз. В спальне Эрин темно, дверь приоткрыта. Я толкаю ее и вижу Эрин в постельке, уже спящей.

– Мам? – шепчу я, и тут же замечаю ее в кресле-качалке с закрытой книгой на коленях.

Она торопливо вытирает глаза.

– Привет, дорогая, – говорит она тихо и натянуто улыбается. – Все едят десерт?

Пытаясь сообразить, что ответить, я вижу, как она поправляет блузку и откладывает книгу, явно собираясь просто спуститься обратно.

– Ты… ты в порядке? – выдавливаю я.

– Абсолютно, – уверяет она меня. – Есть в этом доме… что вспомнить. Не стоит беспокоиться.

Я следую за ней в коридор. Фотография со свадьбы папы и Роуз выглядит чуть слишком большой и чуть слишком красивой. Я чувствую, что стоит что-нибудь еще сказать маме, но решаю не давить на нее дальше, потому что знаю, что ее расстраивает. Нет смысла об этом говорить, ведь я не могу ничего изменить, и она явно страдает и без моих слов.

Я знала, что эта поездка – ошибка. Эта мысль жжет мне сердце, как тавро. Я знала, что она принесет боль маме. Я знала, что она напомнит ей о прежней жизни с папой, о его новой. Ей было недостаточно переехать из этого дома, когда они развелись, – ей пришлось уехать из Орегона на юго-запад, чтобы убежать от всего, что напоминает о человеке, о котором она все еще тоскует.

Я – тоже такое напоминание.

Это то, что нас объединяет. Мы всегда смотрим вслед людям, которые оставляют нас.

Я проплываю через учебный день в черном облаке.

Когда дневная репетиция заканчивается в 5:30 и автобус на Эшленд стоит снаружи, я нахожу Энтони на парковке. Он постукивает пальцами по ноге, и его губы подергиваются – он не может дождаться возможности сказать свои реплики. Несомненно, он замечает мое выражение лица и чутко перестает, вместо этого обнимая меня, прежде чем отправляется искать Тибальта и Бенволио.

Мечтая присесть и закрыть глаза, я присоединяюсь к очереди в автобус; несколько человек стоит между мной и Тайлером, который заключает в объятия Маделайн. Конечно, она пришла в школу, чтобы его проводить. Она не едет в Эшленд, потому что у нее интервью с выпускниками в эти выходные для вступительного заявления в Принстон – что ей, конечно, удастся на отлично.

Они с Тайлером наконец отлипают друг от друга, и я вижу слезы в глазах обоих, будто мысль о двухдневной разлуке абсолютно невыносима.

Я мотаю головой, а она поворачивается – и я вижу, что у нее в руках. Это горочка шоколадного печенья на той же тарелочке в форме цветка, которую она приносила мне в школу, когда мои родители разводились. Она ее давно не доставала – не было необходимости.

Ее взгляд встречается с моим меж голов одноклассников. Не говоря ни слова, она оставляет Тайлера и идет ко мне.

– Не стоило, – говорю я, принимая тарелку из ее рук.

– Конечно, стоило, – отвечает она безапелляционно. – Ужасно, что тебе сейчас приходится ехать в Эшленд, но звони мне в любой момент. Правда.

– Буду, – обещаю я. Я ей звонила вчера вечером рассказать, в каком виде обнаружила свою маму, и за разговором пролетело два часа. Я бы говорила с ней и дольше, но мне пришлось постелить в гостиной, и взрослые постоянно ходили мимо то в туалет, то попить, так что у меня не было возможности уединиться.