– Миш, прорвемся, – сумел лишь выговорить растерянный Мозгалевский. – Позвони мне, как проснешься.

Владимир поднялся на выход. Друзья молча обнялись, и всю дорогу до Москвы Мозгалевский раз за разом прокручивал монолог друга, который неожиданно для себя запомнил слово в слово.

– Шампанское с утра? – Полина недоуменно повела бровью, глядя, как Мозгалевский, охваченный сладким трепетом, в одних трусах распечатывает «Вдову Клико».

– Гуляем, милая! – Владимир, неуклюже доставая фужеры, все-таки разбил один. – На счастье. Давай накатим.

– Что за повод? – Девушка неуверенно взяла фужер, переступая через осколки тонкого хрусталя.

– Мне приснился очаровательный сон. – Мозгалевский хлопнул залпом игристое, изобразив на лице восторженное блаженство.

– Ты теперь решил обмывать свои сны? – В раздраженном сарказме Полина отставила фужер. – Думаешь, это добавит твоему похмелью сакральности?

– Как же тебе втолковать? – Мозгалевский было замешкался, но распираемый неуемной радостью, все же продолжил: – Я отравил тирана и спас друга, вырвав его из черных лап безумия.

– Столько бреда в одной фразе. – Полина с опаской покосилась на своего кавалера.

– Ты не поймешь, даже не пытайся, – ответил Мозгалевский с сочувственной укоризной. – Это государственная тайна, и я не могу рассказать большего.

– Какое государство, такие и тайны. Вы со своим генералом совсем сбрендили, – вздохнула девушка. – Я в душ. Как закончишь бухать, не забудь прибрать осколки.

– Дура, – пробурчал ей вслед Мозгалевский, подливая себе шампанского.

Завтракали молча. Владимир неловко пытался завести разговор, но Полина отмахивалась, затаив выдуманную обиду. Позвонил Красноперов. Владимир в странном предвкушении поспешил ответить, включив телефон на громкую, желая доказать Полине ясность рассудка.

– Здравия желаю, товарищ генерал. Ты очень вовремя, а то меня уже в сумасшедшие определили. – Мозгалевский махом допил шампанское.

– Ты уже в курсе? – мертвенно раздалось в трубке.

– Конечно! – задорно выдохнул Мозгалевский. – Пока ты там маршальское кресло протираешь, мы дело делаем на благо партии и народа. А еще друзей спасаем от спятившего диктатора. Служу, как говорится, Советскому Союзу или, как там, трудовому народу.

– Миша умер, – прервал разглагольствования друга Красноперов.

– Миша воскрес! – во счастливом хмелю прокричал Мозгалевский. – Наглотался небось снотворного и дрыхнет как сурок.

– Мне звонила его жена. Охрана утром обнаружила Блудова мертвым. Кровоизлияние в мозг. Врачи сказали, что если бы не во сне, то можно было бы спасти.

– Как?! – задыхаясь выпалил Мозгалевский. – Это всего лишь совпадение. Правда же? Всего лишь совпадение. Ну, не молчи же ты!

– Я не знаю. Будем разбираться. Своих врачей я отправил, через час буду на месте.

– А я? Что мне делать? – безжизненно прошелестел Мозгалевский.

– Оставайся пока дома. Будь на связи. Слышишь меня? На связи! Ты последний, кто с ним общался. Могут возникнуть вопросы.

– Какие вопросы? У кого? – в прострации пробормотал Владимир.

– Полина, ты меня слышишь? – в нетерпеливой досаде раздалось из телефона.

– Слышу, – девушка не сводила полного ужаса взгляда с Мозгалевского.

– Ни в коем случае не оставляй его одного и не давай ему пить, – потребовал генерал. – Поняла меня?

Не дожидаясь ответа, Красноперов прервал разговор.

– Тебя посадят? – прервав гнетущее молчание, дрожащим голосом промолвила Полина.

– Да. Потом расстреляют. Через полгода. – Мозгалевский, покачиваясь, обхватил голову.

– У нас нет смертной казни. И если ты признаешься, то больше десятки не дадут. У меня знакомый отсидел за убийство семь лет.

– Признаюсь в чем? – Владимир обратил на девушку полный тоски взгляд.

– Ну, в том, что ты отравил Мишу, – с трудом произнесла Полина, по щекам которой текли слезы.

– Идиотка! – вскипел Мозгалевский. – Как тебе в голову могло такое прийти? Я не убивал Блудова. Не мог же я. Он сам от кровоизлияния.

– Ты же сам сказал, что отравил, а потом, что посадят и расстреляют, – лепетала Полина.

– Я думал, что это всего лишь сон, – словно в себя размышлял Мозгалевский. – Но он оказался страшнее реальности, беспощадней и ужасней своей предначертанностью. Мы можем изменить реальность, по крайней мере, нам так кажется, но нет ничего мучительнее знать все наперед и быть бессильным предотвратить или прервать этот адский сон. Я не хотел смерти Миши, я должен был его сберечь. Смерть должна была спасти жизнь. Но мы снова оказались в дьявольской ловушке, – голос Мозгалевского сбился в шепот. – Мы так и будем бродить слепыми душами во тьме, пока сами не станем тьмой.

– Вовочка, мне страшно. – Девушка забилась в угол дивана, закрыв глаза ладонями. – Я ничего не понимаю.

– Успокойся, – неожиданно гаркнул Мозгалевский, собирая духом мысли, словно пригоршнями песок. – Слушай меня внимательно. Знаешь, что такое предчувствие? Последнее время я увлекся определенными практиками. Ты же сама меня знакомила с этим йогом, который контролировал мой сон. Эти упражнения позволяют фрагментарно видеть будущее, видеть судьбы близких тебе людей. Там во сне я увидел смерть Блудова и хотел ее предотвратить, но это оказалось невозможным. Началось переплетение снов и реальности, свидетелем чего ты стала. – Мозгалевский исподлобья покосился на Полину, пытаясь уловить, поверила ли она.

Сбивчивое объяснение происходящего девушку вполне устроило. Хотя она и не поверила ни одному его слову, однако докапываться до истины было боязно, поэтому легкое помешательство со вспышками предвидения прочно утвердилось в ее сознании, как причина странного поведения Мозгалевского.

Полина дежурно погрустила о покойнике, порассуждала о том, как смерть отразится на его семье, как ей лучше одеться на похороны, и, узнав, что Мозгалевский пойдет один, исполнила легкий припадок ревности.

* * *

Гражданская панихида проходила в Большом траурном зале Центральной клинической больницы. Вдоль стены, ощетинившейся органными трубами, стояли венки, благоухающие розами, лилиями, гипсофилами, орхидеями и гвоздиками. Венки венчали черные ленты с золотыми буквами, ленты с триколорами, испещренные скорбными надписями. Зал украшали фиолетовые каллы, заказанные вдовой из Италии, в соцветие с темно-лиловым американским двухкрышечным гробом с двуглавым орлом в изголовье покойника.

Скрипичный квартет уныло тянул Баха, струной о струну нарезая минорный плач. Фиолетовый ящик с Блудовым высился на черном гранитном пьедестале, вдоль которого с обеих сторон стояли навытяжку парни почетного караула. Заправлял прощанием тощий господин в засаленном фраке и пожелтевших, некогда белых перчатках. Слева от гроба толпились приглашенные, дожидаясь начала церемонии. Пряча в ладошки зевки, скорбно шушукались дамы. Печально покачивали головами мужчины, украдкой поглядывая на часы и телефоны.