Мы оба, синхронизированные общим Чон Со, упали на бетонную поверхность сразу после первого щелчка. Действие началось и закрутилось вихрем. Теперь это были не столичные ветра, это Знаменатель в режиме атаки. Я оглохла от шума и потрясения. Не поднимая головы, отползала дальше. Крик раздался совсем рядом, и будто в замедленной съемке Данька выбил оружие из руки женщины, которая целилась в меня. Когда они приходили сюда, знали, что против Знаменателя у них шансов нет, и решили пожертвовать собой, чтобы убить меня или Штефана. Наверное, в самом деле, верили в свою миссию или похоронили надежду, потеряв друг друга. А может, просто, как выразился Даня, их замучила совесть от бездействия.

Омерзительный хруст, крики, выстрелы и снова стоп-кадр в вихре: Даня неестественно поворачивается в воздухе – в него попадает очередная пуля. Но и сейчас преимущество на его стороне. Я поднялась на ноги и побежала в сторону лестницы. Если Дане не будет нужды защищать меня, то его и без того высокие шансы только возрастут.

Но споткнулась, как будто подсекли на излете, и еще не успев упасть на руки, ощутила жгучую резь в ноге. Перевернулась и увидела Штефана. Он подбегал, чтобы на этот раз не промахнуться. Я отодвинула боль на задворки сознания – сейчас ей не место. Тоже подняла пистолет. И одновременно вторую руку – открытой ладонью вперед.

– Штефан! Мы можем этого не делать! Мы, черт возьми, еще пятнадцать лет можем этого не делать!

Мои слова его остановили. Я с трудом поднялась, перенося вес на здоровую ногу. Надо просто говорить. Вся несправедливость, что произошла с ним, будет отомщена. Или уже, раз автоматные очереди среди общего шума больше не раздаются. Знаменатель возвращает долг тем, кто убил Ольгу. Взгляд Штефана до сих пор затуманен, но это пройдет. Когда-нибудь.

Решившись, я откинула пистолет – пусть знает, что это не игры.

– Я люблю тебя, Штефан. Даже теперь, – сказала тихо и искренне.

Он покачнулся, но снова посмотрел прямо на меня:

– Я тоже люблю тебя, Вика. Просто это все… невозможно вынести.

И сразу после признания снова поднял пистолет, целясь. Я вскрикнула – не от страха, от неверия, от безумия происходящего.

Но за его спиной уже стоял Знаменатель. Мне достаточно было посмотреть в его глаза, чтобы решить дело. Удар. Один точный удар в шею ребром ладони – быстрый, будто молния сверкнула. Штефан, падая на бетон, успел надавить на курок, или это просто пальцы сжались в предсмертной судороге. Но теперь Штефан уже не целился, он потерял Цель.

Я не вздрогнула от свиста, стало не до того. Проваливаться в жизнь и смерть Штефана оказалось мучительнее, чем переживать все, что происходило раньше.

Очнулась в машине. Моя голова покоилась на коленях Дани. На меня был устремлен взгляд: ждущий, сочувствующий, тревожный.

– Я в порядке, – соврала без зазрения совести. Эмпатию не обманешь, но любимым людям надо иногда сказать «я в порядке», даже если неправда.

Он слабо улыбнулся, кивнул. Прядь волос упала на лицо и измазала лоб кровью.

– Вик, к медикам нельзя. Ты ранена в ногу, но с этим я справлюсь. А ты?

А я перевела заторможенный взгляд с его лица на плечо, куда точно попала пуля. Но он тоже справится. Это хорошо, что Даня успел вытащить меня оттуда, пока не набежали свидетели. Хотя Москву нам покинуть теперь все равно придется.

– Штефан не обманывал. И я теперь знаю, почему он так жаждал от тебя избавиться. Когда-нибудь, а может, и много раз я должна буду остановить вихрь. Я видела его сегодня. Ты – справедливость, но когда настанет день… Дань, третьей мировой войны не будет – я не позволю тебе. Остановлю. Справедливости можно достичь и другими методами, мы вместе их придумаем.

– Остановишь. Если кто и способен меня сдержать, то только ты.

– Остался лишь Маркос? Ведь Штефана убила не я. Если Маркос умрет сам, я не стану Знаменателем.

– Рад, что твоя логика не пострадала.

– Потом придется отыскать Рича и Дрю. Чтобы убить их и, конечно, забрать разработку препарата.

– Твоя усилившаяся целеустремленность меня пугает. Что ж, попытаюсь любить тебя и такую.

– Сделай уж одолжение, попытайся! Черт меня дери, как же больно…

Знаменателем становится не тот, кто выжил случайно. Он должен доказать, что достоин Цели. А я ни одного человека не убила, выжила именно случайно. Все мои заслуги заключались только в этой бесконечной любви к Знаменателю – сейчас, ощущая в себе Осознание, я все четко понимала. Любви, которая видит недостатки, которая найдет аргументы.

* * *

– От него даже сейчас идет свет.

Я не преувеличивала. Лицо Маркоса – бледное и сильно похудевшее – вызывало щемящее чувство внутри. Не только у меня, а у сотен или тысяч его прихожан. Которым он дал дом, новую жизнь, переосмысление… И в этой картине все было неправильным. Такие люди должны улыбаться. И жить, потому что в них и есть сама жизнь. Но мир, в котором такой человек лежит, обмотанный трубками и проводами, завернутый в белую простынь, как в саван, по определению несправедлив.

– Вик, у нас немного времени. И это все равно не жизнь.

Я не поворачивалась к Даньке, который стоял за спиной.

– А если он когда-нибудь очнется?

– Шансы на это нулевые.

– Ты, главное чудо истории, не веришь в чудеса? – я грустно усмехнулась. – А может, в мире есть и хорошее? Столько людей молятся за него. Может, это будет тот редкий случай, когда коллективное сознание совершит чудо?

– Наивно. Но Знаменателем он все равно не станет, если только не очнется совсем другим человеком. А если умрет сам, ты навсегда упустишь шанс.

– Знаю.

Я еще раз посмотрела на красивое лицо, прислушалась к тихому пиканью аппарата, задержала взгляд на почти белой руке с торчавшим из вены катетером. Повернулась.

– Но знаю и то, что смогу сдержать тебя, даже не став Знаменателем. Потому что сейчас ты увидишь, что я тоже – справедливость. Что можно быть справедливостью, не прибегая к крайним мерам. Что иногда важнее остаться человеком, чем стать сверхчеловеком. Даже если я не доживу до твоей Цели, ты вряд ли забудешь этот день.

Даня кивнул и протянул мне руку. Мы шли по коридору клиники, заглушая звуком шагов мерное тиканье системы жизнеобеспечения Маркоса Хадзиса. Единственного, кто был на самом деле достоин.

Конец