Рита сидела собранная, ждущая.

– Привет, – тихо сказала она.

– Привет. – Он неловко застыл на пороге, не понимая, входить ему или нет, пытаясь прочесть ее настроение.

Поднимаясь, Рита сказала:

– Я так рада, что ты вернулся! Рада видеть тебя. Привет. – Она подошла к нему так же неуверенно и настороженно, как и он чувствовал себя. – Значит, ты не подхватил Пакетную чуму. Я этого больше всего боялась. Из-за того, что видела и слышала по телевизору, и того, что рассказывал Дэйл Нуньес, пока не… пропал.

Он обнял ее и прижал к себе.

– Так хорошо, – сказала Рита, с жаром отвечая на его объятия. – Но, Ник, буквально несколько секунд назад было оповещение для всех; нам нужно всем собраться в Колесном зале прямо сейчас и слушать Протектора, но я не пойду – Нуньес, как ты знаешь, мертв, и прямо сейчас некому заставить нас пойти. И я останусь здесь. С тобой. – Она прижалась к нему, но он очень быстро высвободился из ее объятий. – Что такое? – спросила она удивленно.

– Я отправляюсь в Колесный зал. – Он быстро пошел к двери.

– Но какая разница…

Не тратя времени на ответ, он буквально побежал по пандусу вниз, в зал.

Буквально мгновение спустя Николас Сент-Джеймс вошел в Колесный зал вместе с не более чем пятой или шестой частью населения убежища. Заметив Джозефа Адамса, он пробрался к тому и быстро занял место рядом с ним.

Гигантский телеэкран, от пола до потолка, был включен и работал; он пульсировал, но изображения не было.

Адамс коротко сказал:

– Мы ждем. Диктор только что объявил о некоей задержке. – Лицо его было бледным и застывшим. – Он, то есть Янси, уже было появился; но потом изображение пропало. Словно… – он глянул на Николаса, – словно кабель был перерезан.

– Иисусе, – сказал Николас, почувствовав, как его сердце пропустило удар и лишь после этого забилось ровно. – То есть они все еще дерутся.

– Мы узнаем, – спокойно и профессионально сказал Адамс. – Долго это не продлится. – Его напряженность выглядела сознательной, искусственной. И он ее поддерживал.

– Был ли он за своим большим дубовым столом? С флагом позади?

– Невозможно сказать. Слишком мало времени; все продолжалось – они смогли продержать изображение – всего долю секунды. Я полагаю… – Голос Адамса был тихим, но отчетливо слышимым на фоне того, как вокруг них танкеры лениво, без особенного беспокойства занимали места, зевали, бормотали, беседовали. Они не знали; они просто не знали, что все это означает для них, для всех их будущих и личных, персональных, индивидуальных жизней. – …сказать по правде, выступление, судя по всему, не началось в девять утра по нью-йоркскому времени. И, похоже, оно выходит только сейчас. – Он взглянул на часы. – В Агентстве шесть вечера. Значит, что-то, бог знает что, продолжалось целый день. – Он снова перевел взгляд на огромный телеэкран. И замолк. В ожидании.

– Значит, – сказал Николас, – дротик прошел мимо.

– Возможно. Но это не конец. Лантано не сдастся и не ляжет умирать. Разберем ситуацию шаг за шагом. Первое – это пресловутая оружейная сборка; если она не попадает в цель, то уведомляет об этом владельца. Так что где угодно, даже за тысячу миль, Лантано тут же узнает о дурном известии. И Фут – ему надо где-то пересидеть это время, так или иначе; я надеюсь, что в Кейптауне. Если у него есть мозги, а я знаю, что есть, то точно в Кейптауне. И он раскроет Рансиблу всю эту историю со спецпроектом. И не забудь: у Рансибла в его конаптах тысячи и тысячи бывших танкеров, которых Рансибл мог заранее натренировать, вооружить, подготовить для… – Он умолк на середине фразы.

На экране появились знакомые – 3D и в полном цвете – грубоватые, но загорелые и здоровые, жесткие черты Тэлбота Янси.

– Друзья мои, американцы, – сказал Янси своим глубоким и твердым, внушительным, но при этом проникновенным и даже доброжелательным голосом. – С робостью перед ликом божьим я должен объявить вам новость столь огромного значения, что могу лишь молиться Всевышнему и благодарить его за то, что мы с вами вместе дожили до этого дня. Друзья мои… – Голос его оказался перехвачен эмоциями, которые, однако, подчинились железной военной выучке, стоицизму. Как всегда мужественный, но тем не менее охваченный бурей эмоций; таким выглядел Тэлбот Янси в эту секунду, и Николас просто не мог осознать то, что он видит: был ли это тот симулякр, что всегда обращался к ним с телеэкрана, или же…

Камера отъехала. Дубовый стол. Флаг. Как всегда.

Николас шепнул Адамсу:

– Броуз добрался до них первым, раньше, чем они до него. – Он почувствовал себя отяжелевшим, безвольным. Все было кончено.

Что же, так тому и быть. Может, оно и к лучшему. Кто знает? Кто вообще может знать? И все равно действительно великая задача стояла впереди для него, для всех танкеров. Не менее, чем тотальная, абсолютная война до конца, за право прорваться на поверхность Земли и остаться там.

На экране звенящим и взволнованным голосом Тэлбот Янси говорил:

– Сегодня я могу сообщить вам, каждому из вас под землей, где вы так долго работали, год за годом…

Адамс прошипел:

– К делу.

– …не жалуясь, терпя тяготы и лишения, страдая, но не теряя надежды… сегодня, друзья мои, эта вера, что так долго подвергалась испытаниям, была вознаграждена. Война, друзья мои, окончена.

После секундной паузы – зал и разбросанные по нему люди замерли, застыли – Николас повернулся; они с Адамсом переглянулись.

– И вскоре, друзья мои, – продолжал Янси своим глубоким торжественным голосом, – вы вновь выйдете в ваш собственный, залитый солнцем мир. Сперва вас шокирует то, что вы увидите; это не будет легко, и это не будет быстро, должен я вам сказать; это предстоит делать шаг за шагом. Но мы будем это делать. Все военные действия прекращены. Советский Союз, Куба, все страны НарБлока как единое целое сдались, согласившись наконец на…

– Лантано, – неверяще прошептал Адамс.

Поднявшись, Николас пошел по проходу, прочь из Колесного зала.

В коридоре, оставшись один, он стоял в молчании, размышляя. Очевидно было, что Лантано с помощью Уэбстера Фута или без нее в конце концов покончил с Броузом либо ранним утром, используя скоростной дротик, либо – если не в тот момент и не тем оружием – в какое-то время потом. И каким-то иным, но абсолютно профессиональным и равно доступным способом. Целясь по необходимости непосредственно в сам старый мозг, ибо он один не мог быть никак протезирован. Когда погибнет этот орган, все кончится. И