Перемены, коснувшиеся кибуцев, произошли — в гораздо большем масштабе — с другими системами, пытавшимися строить коммунизм, например, в бывшем Советском Союзе и в Китае. Эти страны в итоге перешли к рыночной экономике — не только из-за проблем с материальными стимулами, но и потому, что управление огромной плановой экономикой порождало множество логистических трудностей. Понятно, что при этом происходило негативное воздействие на равенство, на стимулы и на производительность. Огромное преимущество рыночной экономики — адекватное распределение товаров и предоставление услуг, создание стимулов для появления инноваций и роста. А это значит, что большинство из нас предпочтет бороться с неравенством и иммобильностью любыми другими средствами, кроме упразднения частной собственности и учреждения коммун.

А потому нас ждут некоторые неизбежные закономерности. По мере дальнейшего технического прогресса живую рабочую силу низкого и среднего уровня квалификации будут заменять машины и программы, будет расти спрос на высокообразованных и высококвалифицированных работников, а оставшимся не у дел придется браться за все более «черную» работу, не требующую особых навыков. Кроме того, поскольку рынки становятся глобальными, в течение следующих нескольких десятилетий значительная часть населения Земли сможет вырваться из бедности и получить приличное образование. Всякий, кто достаточно внимателен, наверняка заметил впечатляющий рост китайских университетов — причем речь идет и о качестве обучения, и о размахе. Кардинальные демографические изменения в какой-то одной стране — например, прирост рабочей силы всех уровней квалификации в Индии и Китае — влекут за собой международные последствия. С учетом этих фактов можно сделать несколько наблюдений и дать несколько рекомендаций.

Правительства всегда поддаются соблазну стабилизировать спрос на рабочую силу в отечественной промышленности — выставить торговые барьеры и разработать строгую иммиграционную политику. Однако, поскольку развитие технологий приводит к перемещению низкоквалифицированной рабочей силы, подобная политика практически не способна стимулировать занятость, зато может нанести катастрофический побочный ущерб экономике (о чем еще пойдет речь в главе 9){236}.

Поскольку невозможно (во всяком случае, за короткие сроки) обеспечить всех качественным образованием, все это будет приводить к поляризации и на рынке рабочей силы, и в политической сфере.

Прошлое здесь — только пролог. В течение всего XIX и в начале XX века, когда сокращалось количество крестьян, все более широкие слои населения охватывало обязательное обучение: дети должны были посещать школу хотя бы до минимального возраста (в большинстве стран этот возраст составлял от 14 до 18 лет). Благодаря этому появлялось больше грамотных людей, рабочая сила становилась более гибкой, более приспособленной к росту спроса на квалифицированных рабочих и служащих — «синие» и «белые воротнички»{237}. Нынешние изменения в технологиях приводят к росту спроса на более высокие уровни квалификации, и это говорит о том, что разные страны должны вкладывать больше средств в обеспечение все более высоких уровней образования, чтобы люди могли угнаться за техническим прогрессом. Мы можем радостно предвкушать будущее в духе «Звездного пути», но на самом деле никто сейчас не знает, как именно будет распределяться рабочая сила; возможно, образование и профессиональные навыки будут востребованы в таких областях, которые мы пока не способны даже вообразить.

Чтобы преодолеть расхождение между высоко- и низкоквалифицированной рабочей силой, нужно обеспечить людям, оказавшимся на мели, какой-то минимальный доход. Слава богу, мир в целом сейчас достиг небывалого уровня процветания, и колоссальные изменения в технической области породили избыток состояния, которым богатые могут делиться с бедными. В числе прочих стран Финляндия проводила эксперимент, который можно назвать радикальным. Произвольным образом были выбраны тысячи безработных финнов, а затем им выдавали деньги безо всяких оговорок — то есть, от людей, получавших пособия, не требовали оставаться безработными, доказывать, что они ищут работу, или присоединяться к каким-либо программам. Они просто получали деньги. Эта идея «всеобщего безусловного базового дохода» обрела поддержку — подобные испытания сейчас готовятся в Канаде, Индии, Кении и Нидерландах, а еще на одном частном предприятии в Калифорнии{238}. Это очевидная, хотя и весьма спорная, социальная политика, с помощью которой власти пытаются бороться с поляризацией доходов среди занятого населения{239}.

Независимо от успеха или провала политики, обеспечивающей гражданам безусловный базовый доход, она все равно не устраняет той несоразмерности возможностей, которая стоит за иммобильностью, — несоразмерности одновременно несправедливой и контрпродуктивной. Многие из факторов неравенства так или иначе восходят к гомофилии, которая лишает доступа и к информации, и к возможностям как родителей, так и детей. Она приводит к систематическому недостаточному инвестированию в образование среди семей с низкими доходами, ничего не знающих о колледжах и никогда не пересекающихся с высокообразованными людьми. А еще мы видели, что гомофилия порождает разнообразные эффекты обратной связи. Из-за ограниченных возможностей и даже недостаточного знания об этих возможностях ограничивается и доступ сообщества к получению дальнейших знаний. А благодаря сетевой обратной связи внутри сообщества поддерживается примерно одинаковый уровень занятости и зарплаты, и возникает корреляция между решениями представителей сообщества — например, об инвестировании в человеческий капитал, о выборе профессии и о том, бросать учебу или нет.