последним Ориона.

Бабушка Лю была крохотной, словно кукла, хрупкой и седой – она проводила шестерых детей в Шоломанчу и дождалась двоих, вопреки статистике. Она начала рожать поздно, после долгого утомительного труда на благо семьи, а затем грянула «политика одного ребенка», и ей пришлось ждать отбытия очередного отпрыска в Шоломанчу, чтобы зачать следующего, не привлекая лишнего внимания. Таким образом, отца Ченя и Миня она родила уже за пятьдесят, а отца Лю – за шестьдесят; вы не ошибетесь, предположив здесь действие магии, и конечно, именно поэтому старушка казалась теперь такой дряхлой – за все приходится платить. Но когда она протянула нам с Аадхьей свои скрюченные ручки, в ее глазах пылал огонь.

– Тоньзимэн, – сказала она.

По-английски она не говорила, но все мы знали, как будет слово «союзники» на самых разных языках, которые были в ходу в Шоломанче.

– Мы вытащим вашу внучку, – пообещала Аадхья.

Чень перевел.

– Спросите, знает ли она, где держат Лю, – настойчиво потребовала я.

Бабушка медленно покачала головой и вполголоса рассказала, что всю семью несколько часов назад вновь пригласили в пекинский анклав. Это был дурной знак. Но тот, кто держит Лю в плену, теперь знал, что засада не удалась. В противном случае они бы спешно принялись осуществлять свой план. И он наверняка был чудовищным, раз возражала не только Лю. Родители сознательно отправили ее в школу с целой клеткой мышей, чтобы она стала миниатюрным малефицером; они не начали бы воротить нос от умеренного использования малии.

Лизель поморщилась, услышав это; когда мы с Аадхьей внимательно взглянули на нее, она неохотно проговорила:

– Для строительства анклава может понадобиться жертва. Они собираются что-то сделать с Лю или с кем-то еще, а остальные родственники заупрямились. Вот почему их всех пришлось взять под контроль.

У меня оборвалось дыхание, но я сразу же поняла, что Лизель права. Вот что я чувствовала, когда в прекрасном лондонском саду и в сияющих роскошных залах нью-йоркского анклава у меня под ногами тошнотворно колыхалась малия: жертву. Конечно, члены анклава пошли бы на это: что такое один человек по сравнению со всеми жизнями, которые спасет анклав! Офелия бы и глазом не моргнула. Анклавы дорогого стоят.

– Но почему одного из них? – спросила Аадхья. – Ничего не понимаю. Родители Лю занимают в клане высокое положение, ее дядя борется за место в совете. Даже Лю… даже если она не рассказала про Юянь, родственники должны знать, что она завела друзей в Шанхае! Не говоря уж о том, что ты ее союзница! Если предполагается человеческое жертвоприношение, почему клан выбрал человека из семьи Лю?

Лизель устремила на меня взгляд, который ясно давал понять, что уж она-то знает почему; но распространяться она не стала. Пожав плечами, Лизель сказала:

– Не важно. Ты сомневаешься, что вот-вот случится что-то плохое?

Я ни в чем не сомневалась.

– Можешь отвести нас к ней? – спросила я у скворца по-китайски, но птица лишь посмотрела на меня и крикнула тремя разными голосами «Лю! Лю! Лю!». Это были вопли ужаса.

– Не нужен нам провожатый, – сказала Лизель. – Мы знаем, чтó они делают, и для этого есть только одно подходящее место. – Она взглянула на Ченя. – Твоя бабушка знает, где вход в пекинский анклав?

До храма Таньчжэ было далеко, и каждая минута – страшно растянутая, холодная, пустая – казалась вдвое длиннее. Я не знала, что буду делать. План Лизель был прост: войти в пекинский анклав и объявить, что, если нам немедленно не отдадут Лю и ее родных, я отвешу анклаву хороший пинок и он сорвется в пустоту.

Разве я могла отказать, зная, что Лю приставили к горлу нож. Другого способа ее спасти не было. Но я чувствовала, как пророчество буквально смыкается вокруг меня – я его ощущала физически, как слой липкой дряни на коже. «Она принесет анклавам по всему миру смерть и разрушение». Что, если мой путь начнется прямо здесь, с благих намерений, которые не нуждаются в оправданиях, и не закончится никогда?

Таксист высадил нас у причудливых ворот, и мы миновали компанию гуляющих заурядов; храм находился довольно далеко от центра города, и туристов было относительно немного. Здесь все прекрасно отреставрировали – свежая яркая краска, золотые Будды… Полная противоположность языческому аттракциону в Синтре: тут люди по-прежнему молились, верили по-настоящему, а не просто притворялись, тянулись к чему-то находящемуся вне пределов реальности. Здания стояли среди старых деревьев, а за самыми большими постройками мы обнаружили целый сад каменных пагод, молчаливо высящихся среди цветущих кустов.

Это не походило на поиски дверей в Шоломанчу. Туда нас, дав координаты, отправил человек, облеченный властью, и в некотором смысле Шоломанча принадлежала нам, раз мы были выпускниками, и все такое. А здешний анклав не хотел, чтобы мы его нашли. Мы были именно теми, кого защитные чары удерживали на расстоянии. Чень не мог сквозь них пробиться, как ни старался. Он не входил в пекинский анклав, и охранные заклинания столь же ревностно удерживали местных волшебников, как и далеких врагов.

Бабушка Лю сказала, что этими воротами редко пользуются. Но их тем не менее защитили от нападения, поскольку за ними лежала самая древняя часть анклава, которая существовала тысячу лет. Центр анклава сдвигался вместе с городом, и эта часть превратилась в подобие лондонского чердака. Вероятно, только те волшебники, которые стояли на нижних ступенях иерархии, жили в неудобных старых секторах, но даже они, скорее всего, в большинстве случаев пользовались главными воротами, вместо того чтобы лазать через черный ход.

Вход был где-то рядом… но мы могли несколько недель ходить кругами и ничего не найти. Заклинания текли в земле у нас под ногами, слегка пульсируя; мне ничего не стоило разрушить их полностью, но я рисковала случайно отправить в пустоту уцелевший кусок пекинского анклава, вместе с Лю и ее родными.

Однако, насколько я понимала, других вариантов не было, и тогда наконец Лизель повернулась к Ориону, который все это время молча тащился позади, опустив голову. Он ни слова не сказал с тех пор, как мы сбежали из хостела. Если бы я не сходила с ума из-за Лю и самой себя, я бы нашла палку и отдубасила его; вид у Ориона был такой, что трепка явно пошла бы ему на пользу.

– Если поблизости есть злыдни, они непременно попытаются прорваться в анклав, пока он не окреп. Не хочешь поохотиться? – спросила Лизель.

Орион поднял голову и моргнул, словно удивившись ее присутствию, а затем переспросил:

– Что?

– Мы ищем вход в анклав, – с нажимом произнесла Лизель. – Ты можешь проследить за каким-нибудь злыднем?

Орион уставился на нее,