Первое, что сделал полковник Гущин, – начал сам организовывать немедленную перевозку Лидии Гобзевой из больницы в Центральный госпиталь МВД под охраной. Это длилось долго и требовало больших усилий, множества звонков и переговоров по телефону. Катя видела – Гущин не желает ни минуты больше оставлять Гобзеву в городской реанимации, пусть и с охранниками из полицейских.

А затем они помчались назад в Москву из Кимр. По пробкам, по забитой машинами федеральной трассе.

– Теперь уж точно надо идти с докладом к начальнику Главка, Федор Матвеевич. – Катя вернулась к тому самому вопросу. – Дело открывается вновь.

– Пойду после его допроса.

Катя прикусила язык – вот, значит, как. Не хочет. Все сам, сам! Трудная ночь у них впереди.

Приехали в Главк уже в девятом часу вечера. Еще час понадобился на то, чтобы собрать тех немногих сотрудников, кто помогал Гущину неофициально в деле Первомайских. На зов явились все, но это была горстка людей.

По адресу на Мичуринский проспект, который назвал Егор Рохваргер, отправили сначала машину с оперативниками на разведку. Гущин уже сам собрался ехать туда, как вдруг впередсмотрящие ему позвонили.

– Мы опоздали, Федор Матвеевич.

– Пусто в квартире?

– Нет, прямо на наших глазах вышел из дома и сел в «Майбах». Там женщина и шофер – явно приехали за ним. Женщина намного старше. У «Майбаха» такие номера, что на улице его не остановишь просто так без ордера. Едем сейчас следом, проверим, куда они направляются.

Гущин ждал. Он снял плащ, остался лишь в костюме, ослабил галстук. Вид имел словно перед прыжком в прорубь.

– Катя, останься здесь, в Главке.

– Федор Матвеевич, как это – останься?!

– Пожалуйста. Я прошу тебя.

– Нет, – Катя упрямо вцепилась в дверь внедорожника и полезла на свое привычное место – на заднее сиденье. – Вы что? Вы не можете меня вот так отрубить от всего в самом конце! Вы не посмеете.

– Я тебя очень прошу. Останься.

– Я хочу все видеть сама.

– Он убил пять человек. Он ни перед чем не остановится.

– Я буду прятаться за вашу широкую спину, – выдала Катя ядовито. – Меня к храбрецам трудно причислить, я не амазонка. Но не забывайте – я сплю и вижу написать об этом феноменальном деле сенсационную статью. Кстати, меня шеф Пресс-службы на этом условии от текучки освободил. И поэтому я хочу быть очевидцем всего.

Гущин сел за руль.

– Что такое с вами творится? – тихо спросила Катя после паузы. – Что вы так вдруг?

– Ничего, – он смотрел на Катю в зеркало.

Было ли это предчувствие, интуиция? Некоторые вещи происходят не по расписанию… И предчувствие лишь дает намеки, обрисовывает зыбкие контуры… Не указывая точные сроки грядущего.

Звонок по мобильному.

– «Майбах» въехал во внутренний двор особняка на Тверском бульваре, – докладывали оперативники. – Это Дом Смирнова, или особняк Шехтеля, известный как Дом приемов. Там какая-то большая тусовка. Гости… охрана…

Тверской бульвар, Дом Смирнова – Дом приемов…

Пешком дойти от Никитского переулка за десять минут, а они с сиреной на черных сундуках на колесах.

Или не будет полицейских сирен?

В хвост им, как и в памятный вечер гонок на Рублевке, пристроилась еще одна оперативная машина, и они закружили в паутине переулков, наплевав на все знаки, шлагбаумы, запреты на парковку, которыми центр города опутан точно сетью.

– Если корпоративный вечер, мы не пройдем, – трещало в рации тревожно. – Охрана без ордера не пропустит, если крутые шишки там… Нет, сейчас узнали у швейцара, это не корпоратив, это благотворительный фонд… что-то вроде аукциона благотворительного.

Гущин в этот момент вырулил под «кирпич». И они остановились в переулке у служебного входа в Дом Смирнова.

Охранники. Куда? Кто? Зачем?

Гущин показал удостоверение и буквально смел их с пути. Подъехала машина впередсмотрящих и еще одна оперативная – все присоединились. Охрана встала грудью и потребовала объяснений. А Гущин потребовал начальника охраны особняка – сюда немедленно, к служебному входу.

Тот прибежал. Явно из бывших военных.

– Я вас не пропущу. Не имеете права. Это частное мероприятие. У вас есть ордер на обыск?

– У вас наркодилер среди гостей, – объявил Гущин. – Не поднимайте шума, командир. Он не из випов, это головная боль – и ваша, кстати, тоже, если грянет скандал. На таком вечере – торгаш кокосом. Мы его тихо возьмем в зале. Изолируем компактно и увезем. И скандала не будет. В противном случае – гарантирую вместе с ордером большой хайп и обыски в особняке и гостей тоже. Решайте, командир.

Начальник охраны колебался.

– Ну хорошо, – сказал он наконец. – А где спецназ-то ваш?

– Все здесь, – Гущин двинулся в служебное помещение.

Катя, оперативники за ним.

– У вас там официанты? – спросил Гущин.

– Да.

– Мне нужна форма официанта – куртки или что там у вас.

– Вашего размера нет, там парни работают молодые.

– Мне самому нужна форма персонала. Постарайтесь сейчас найти.

Начальник охраны усмехнулся, окинул взглядом Гущина.

– Качаете права, как дома.

– Мы не договорились… разве?

– Мы договорились, – начальник охраны скривил мину и зашептал что-то в рацию.

Они ждали в служебной комнате охраны. Принесли охапку формы – белые куртки и платье официантки. Катя ухватила его первой, жадно! Сбросила пиджак от брючного костюма и напялила платье официантки прямо на шерстяной топ без рукавов. Брюки торчат, черт с ними. Гости не смотрят на официанток на таких мероприятиях. Конечно, лучше было бы явиться на такое суперзадержание в вечернем платье от Живанши, чтобы потом описать это во всех красках, оставляя в памяти благодарных потомков. Но что сделаешь? Сойдет и эта бедная официантская роба…

Она глянула на Гущина – тот едва напялил на свои плечи клубный пиджак метрдотеля.

Катя с тревогой узрела кобуру. Гущин достал пистолет и сунул его сзади за ремень.

Тогда она мысленно дала себе клятву вообще никуда не лезть. Раз такие дела… ой… ой…

У него… у Егора Рохваргера ведь тоже оружие… то, которое мы не видели… «беретта»? А в зале полно народа. Если он начнет стрелять, то…

Она видела – Гущин обманчиво спокоен, бесстрастен с виду. А внутри как в лихорадке.

И сама она заразилась этой лихорадкой сразу, как услышала…

Тот самый вальс – темный шедевр Питера Гандри, что звучал здесь приглушенно из залов… как и там, в «Аркадии», как и по дороге, когда они ехали по Рублевке.