– О вине мы поговорим позже, – Гущин сел напротив него. – Сначала я буду задавать вам вопросы. Вы ведь родились и провели детство в Кимрах?

– Да. А что? А как вы узнали?

– Там похоронены ваши родители?

– Да. А что вам до этого?

– Кто вас воспитывал после смерти родителей?

– Тетя.

– Сестра матери?

– Н-нет. Сестра отца.

Катя уловила, как дрогнул голос Рохваргера на этом «нет».

– Вы жили с ней в Кимрах?

– Да, пока учился. Она была учительницей немецкого и английского языков в гимназии. Мой отец служил там директором, а мама преподавала литературу. Отец был намного старше нее. У отца все в роду педагоги. Когда родителей не стало, тетя взяла меня на воспитание.

– Но не сразу, да? – Гущин задавал вопросы медленно. – Какое-то время в возрасте семи лет вы жили у родственников вашей матери.

– Н-нет… но… то есть да, одно лето…

– В поселке Затон на Истре, – Гущин наклонился к нему. – То лето, июль месяц… двадцать пятое число…

Катя увидела через стекло, как Егор Рохваргер опустил голову. Золотые волосы Лорелеи…

– Ваша тетка со стороны матери Галина Сонина и ваша бабушка, которая скончалась скоропостижно, когда… когда что случилось?

– При чем здесь все это?

– Отвечайте, пожалуйста, на мои вопросы, – Гущин просил терпеливо. – Что случилось двадцать пятого июля двадцать шесть лет назад, когда вы проводили лето в гостях у вашей родни?

– Я… я всегда хотел об этом забыть.

– О чем?

– Это было ужасно.

– Гибель ваших двоюродных брата и сестры – Сережи трех лет и Наташи пяти лет?

Егор Рохваргер поднес руку к лицу.

– Как вы узнали?

– Мы – полиция. У нас карма такая – знать. Их ведь убили, Егор. Утопили в реке. И это случилось на ваших глазах.

– Нет… я… нет…

– Что нет?

Егор Рохваргер молчал. Он низко наклонился, уперся локтями в колени.

– Я могу представить, Егор, что вы пережили в ту страшную ночь. Семилетний ребенок – беспомощный и запуганный. Их ведь было трое, тех, кто похитил ваших брата и сестру. Точнее, двое. Одна валялась пьяной у костра. Вы помните костер в лесу, Егор?

Рохваргер еще ниже наклонился. Какая-то сила словно пригибала его изящное тело к земле.

– Помню костер, – прошептал он еле слышно. – Мы пошли за черникой. Она бросила нас дома и ушла с хахалем своим… тетка… а нам есть хотелось. И сестренка сказала – айда за черникой, пока не стемнело. И мы побежали в лес, мы и раньше туда ходили. Ягод было много в то лето.

– Вы были в лесу до темноты?

– Да. Потом вернулись на берег к мосткам.

– И что было дальше?

– Братан начал хныкать, он устал и хотел домой, хотел спать. Маленький ведь. Но сестра домой не хотела, она смотрела на луну – она была такая большая, висела над рекой, лесом. А я…

– А вы?

– Я услышал… так странно… словно дятел ночной… кто-то стучал в лесу, барабанил, как дятел. Я ушел от мостков один, прошел берегом, и там, в чаще, горел костер. Как в сказке про зимовье зверей…

Катя вздрогнула, она вся покрылась мурашками – вот, вот оно… катарсис… он скоро грядет…

– Вы видели у костра женщин?

– Да.

– Они странно себя вели, правда, Егор? Чудовищно. Как злые ведьмы из сказки. Они заметили вас?

– Нет.

– На ваше счастье. А потом они вышли из леса и направились к мосткам, да? Где остались ваши брат и сестра. Они забрали их. А потом утопили на ваших глазах.

Рохваргер молчал.

– Как бы вы ни пытались вычеркнуть все это из своей памяти, это всегда жило внутри вас – тот ужас, та ночь. И то, что вам не поверили взрослые. И то, что дело потом положили под сукно. И никто не наказал убийц. Не отплатил им за смерть ваших маленьких брата и сестры. Не отплатил за тот кошмар, который исковеркал вашу жизнь, – тихо говорил Гущин. – Вы ведь не могли с этим смириться. И чем старше вы становились, тем острее понимали, что справедливость должна существовать на свете. А если ее нет, в дело вступает месть. Вы ведь хотели отомстить, да?

– Нет! Что вы такое говорите? Кому мстить?

– Им. Этим трем. Вы же взвалили на себя это бремя, Егор.

– Какое бремя?

– Мстителя, – Гущин словно внушал ему, словно уговаривал его – тихо, вкрадчиво, как искуситель. – Вы стали их искать. И вы их нашли. Всех трех. Убийц. Сестру Горгону, сестру Изиду и ее – сестру Пандору.

Рохваргер вскинул голову.

– Кого?

– Ангелину Мокшину, Лидию Гобзеву и ее – вашу Вику. Викторию Первомайскую.

– Я… что вы такое говорите?!

– Не надо лгать мне в глаза.

– Я не лгу… я не понимаю!

Гущин смотрел на него. И Катя видела – под этим взглядом лицо Егора Рохваргера меняется – как и там, в зале Шехтеля. Изумление… ужас… осознание… и еще что-то. Неуловимое…

– Вы хотите сказать…

– Да, именно это я хочу сказать…

– Вика была одной из… НИХ?!

Пауза.

– Не делайте вид передо мной, что вы этого не знали, – сказал Гущин.

– Нет! – Егор Рохваргер внезапно вскочил со стула. – Нет! Такого быть не может… нет! Нет!

– Не лгите, что вы этого не знали. Вы же только что упомянули «зимовье».

– Я был поражен, когда попал к ней в дом, что это ее мать написала эту сказку. Которую я в детстве… которая да, связана у меня с той ночью… и был поражен, что она, Вика, – ее дочь, но во всем остальном я…

– Вы же взяли на себя бремя мстителя. Это тяжкий груз. И у вас имелись основания для мести. Зачем же вы сейчас опускаетесь так низко и лжете мне в глаза, говоря, что не знали…

– Но я не знал! Честное слово! Я клянусь вам – я не знал! Что Вика – одна из них, что она… Да я бы никогда тогда… Я никогда бы с ней…

– Вы ее убили, Егор. И убили ее мать, потому что это она нашла способ прекратить тогда то дело, и дочь, потому что она была свидетелем, видела вас в доме. И убили ту ведьму, что резала кроликов и била в барабан, напялив на себя свиную башку. И пытались убить третью. И еще был недотепа – мент из Истры, который навел для вас справки, указал вам след, где их искать.

Егор Рохваргер с силой стукнул кулаком по колену.

– Нет! – воскликнул он хрипло. – Да нет же… не так все было! Слышите вы – НЕ ТАК ВСЕ БЫЛО ТАМ ТОГДА. Что вы себе вообразили? Я тоже ведь сначала… но мне было всего семь лет, и я…