Следующие два дня им везло. Ветер стабильно дул с юго-запада, и почти все время с огромной силой. К полудню 26 апреля они проплыли уже сто двадцать восемь миль и за все время не встретили никаких признаков льда.

Но эти два дня все равно стали тяжелым испытанием, потому что людям приходилось бороться с бесконечной чередой неудобств жизни на борту шлюпки. Всегда и повсюду их окружала вода — всепроникающая вода, от которой никуда нельзя было деться. Иногда это ограничивалось лишь брызгами волн, ударявшихся о шлюпку и не причинявших сильного вреда никому, кроме тех, кто находился у румпеля. Хуже было, когда шлюпка зачерпывала немного воды, которая затем стекала под палубу через спуск у кормы. Но совсем невыносимо становилось в те редкие моменты, когда шлюпка резко падала вниз, как только над ней вздымалась новая волна. Тогда по палубе текли целые потоки зеленоватой вспененной воды, которая начинала струиться вниз через многочисленные отверстия в настиле. Именно так протекает дождь сквозь ветхую крышу какой-нибудь лачуги. Через двадцать четыре часа после отплытия от острова Элефант настил стал провисать и в нем появилось около десятка небольших углублений, в которые затекала вода.

Больше всего, конечно, страдал тот, кто сидел на корме, поэтому через каждые час двадцать минут во время дежурства меняли рулевого. Но и двум другим дежурным приходилось немногим легче. Они вычерпывали воду, подтягивали паруса, двигали балласт, перетаскивая камни по дну шлюпки… и все это сопровождалось постоянными, почти бесполезными попытками уклониться от льющейся сверху воды. В любом случае они вымокали до нитки, поскольку вода все равно струями стекала по их спинам.

Все были одеты более или менее одинаково: теплое шерстяное нижнее белье, шерстяные штаны, толстый свободный свитер и сверху — пара легких габардиновых комбинезонов «Барберри». На голове у каждого — вязаные шерстяные шапки и капюшоны «Барберри», прикрывавшие шею. На ногах — по две пары носков, валенки до лодыжек и финнеско — сапоги из оленьей шкуры, вывернутой шерстью наружу. Вся шерсть давно вытерлась, сапоги стали лысыми и мягкими. На борту совсем не было штормовок.

Такая одежда прекрасно подходила для очень холодной сухой погоды, но не для корабля с его бесконечной водой и брызгами. Здесь она только ухудшала положение, добросовестно впитывая каждую ледяную капельку воды, пропитываясь насквозь и оставаясь мокрой надолго.

Лучшее, что они могли сделать, чтобы пережить подобное испытание водой — как и на пути к острову Элефант, — сидеть как можно неподвижнее, чтобы тело по возможности не соприкасалось со «свежевымокавшими» частями одежды. Однако сидеть неподвижно в шлюпке двадцати двух футов длиной в бушующем море было очень трудно.

Довольно часто приходилось откачивать воду из шлюпки — примерно два или три раза в течение каждого дежурства. Для этого всегда требовались усилия двух человек: один работал у поршня, а второй опускал ледяной медный цилиндр под воду и должен был держать его как можно ближе ко дну шлюпки. Даже в перчатках руки того, кто держал цилиндр, немели через пять минут, и людям приходилось меняться местами.

Дискомфорт ощущали не только те, кто находился на дежурстве. С самого начала все поняли, что даже попытка поспать сопряжена с преодолением препятствий. Спальные мешки разместили в носовой части шлюпки, как предполагалось, в самом сухом месте. Чтобы добраться до них, приходилось на четвереньках проползать по камням, лежавшим на дне. И чем ближе человек подползал к носовой части, тем уже становилось пространство вокруг него, пока в конце концов не приходилось ложиться на живот, буквально протискиваясь вперед между обратной стороной скамеек и балластом. Когда же он все же доползал до носа, ему нужно было забраться в спальный мешок и постараться уснуть. Конечно, усталость помогала, но в носовой части шлюпки качка ощущалась сильнее, чем в любом другом месте. Иногда спящих людей подбрасывало вверх, а потом они приземлялись на камни, лежавшие на дне. Получить ощутимый удар можно было и тогда, когда шлюпка подпрыгивала на новой волне. На «Кэйрде» было шесть спальных мешков, поэтому каждый мог спать в своем, но Шеклтон предложил всем свободным от дежурства спать в трех мешках, используя остальные в качестве матрасов, чтобы защититься от ударов о камни. Все сразу же согласились.

Стало понятно, что под настилом недостаточно места, чтобы сидеть ровно. В первые дни во время еды люди сидели, согнувшись, так что подбородки упирались в грудь. Однако в таком состоянии было трудно глотать, и они стали ложиться вниз на камни.

В каком бы положении они ни находились — сидя, полулежа или лежа в спальных мешках, им приходилось постоянно бороться с качкой. Две тысячи фунтов балласта на дне «Кэйрда» не обеспечивали устойчивость шлюпки, и ее вертикально подбрасывало вверх с каждой волной. Уорсли считал, что шлюпка перегружена балластом, и уговаривал Шеклтона выбросить несколько камней за борт. Но Шеклтон подходил к этому вопросу с характерной для него осторожностью. Был только один способ узнать, прав ли Уорсли, — выбросить балласт; но тогда его уже не вернешь. Шеклтон считал, что уж лучше смириться с ужасной качкой, чем рискнуть двигаться дальше налегке.

Они отплыли от острова Элефант в очень хорошем настроении, зная, что плывут к цивилизации, как писал Макниш: «Насквозь мокрые, но счастливые, потому что прошли через все это — и победили». Однако после двух дней бесконечных трудностей и неудобств их радость быстро пропала. И когда в полдень 26 апреля Уорсли подсчитал, что они преодолели всего сто двадцать восемь миль, испытание, через которое они должны были пройти, показалось очень суровым. Единственным утешением стало то, что они медленно, но все же продвигались, — примерно по одной миле в полчаса.

Итак, 26 апреля они находились на 59°46′ южной широты и 52°18′ западной долготы, то есть всего в четырнадцати милях севернее шестидесятой параллели. Они шли между «бушующими пятидесятыми» и «кричащими шестидесятыми», которые назывались так из-за погоды, характерной для этих мест.

Затем их ждал пролив Дрейка — самая зловещая часть мирового океана, и она не зря так называлась. Здесь стихия показывала все, на что способна, если дать ей волю в полной мере.

Все начиналось с ветра. Путешественники попадали в огромную область стабильно низкого давления недалеко от Южного полярного круга, примерно на 67° южной широты. Гигантский отстойник, который под влиянием фронтов высокого давления, двигавшихся с более далекого севера, становился похожим на огромное болото с почти непрекращающимися западными ветрами, часто доходившими до бурь.

В лоции ВМС США по антарктическим водам, где все описано сухим канцелярским языком и намеренно преуменьшено, эти ветра описываются весьма категорично: «Они часто достигают интенсивности ураганов с порывами ветра от ста пятидесяти до двухсот миль в час. Ветры такой силы не встречаются нигде, кроме, пожалуй, зоны тропических циклонов».

К тому же в этих широтах — чего нет больше нигде на земле — море, ни в одном месте не прерываемое землей, опоясывает весь земной шар. Именно здесь с давних времен ветры безжалостно заставляли моря крутиться по часовой стрелке вокруг земли, а затем возвращаться обратно, туда, где они бесконечно усиливали друг друга.