Мы вошли за секретаршей в длинный кабинет для совещаний. У меня отлегло от сердца, что это не один из «аквариумов», которые так полюбила корпоративная Америка: через стеклянную перегородку любому видно все, что происходит.

– Вы точно не хотите кофе? – спросила секретарша, задержавшись на пороге.

– Нет, благодарю вас, – ответила София.

– Все в порядке. – Я улыбнулся и показал на дверь: – Если не возражаете, я прикрою.

– О, конечно, да-да, я сама, – секретарша нажала на ручку и беззвучно закрыла за собой дверь.

– Вестон… – тут же начала София.

Но я ее перебил:

– Дай мне тридцать секунд. После этого я готов выйти в коридор.

Я не знал, сколько у нас времени и будет ли еще возможность поговорить до завершения наших миссий в «Герцогине», поэтому торопился сказать то, что должен был сказать.

София угрюмо сжала губы. Она не сказала, что дают мне эти полминуты, но молчание меня ободрило, и я заходил по кабинету, глядя в пол и подбирая правильные слова.

Грудную клетку будто что-то сдавило, выпустив воздух из легких. Я прекрасно понимал природу этой тяжести. У меня есть минута, чтобы облегчить душу.

Сейчас или никогда.

Иначе всю жизнь можно трусливо мямлить.

Набрав воздух в грудь, я уставился на Софию через стол, ожидая, когда она на меня посмотрит. Затянувшееся молчание наконец заставило Софию поднять глаза, и я решился.

К черту колебания.

Была не была.

– Я люблю тебя, София. Сам не пойму, когда это началось и имеет ли это сейчас значение, но мне нужно, чтобы ты это знала.

Сперва я увидел, как в ее глазах расцвела надежда и они расширились от удивления, а в уголках рта наметился крошечный намек на улыбку. Но, едва раскрывшись, надежда увяла.

Потому что София обо всем вспомнила.

Вспомнила, как я ее поимел.

Вспомнила, что ей полагается меня ненавидеть.

Вспомнила, что ни одному моему слову нельзя верить.

Меньше чем за десять секунд прелестные углубления в уголках ее рта пропали, губы снова сжались, а София подозрительно прищурилась.

– Ты не знаешь, что такое любовь!

Я покачал головой.

– Ты ошибаешься. Может, я много чего не знаю – как набраться мужества поставить мою семейку на место, как возразить деду, который подбивает меня на гнусный поступок, даже как быть в отношениях, – хрен знает почему, но я отродясь не видел нормальных отношений. Но я точно, абсолютно точно знаю, что я тебя люблю. Спросишь, как я это узнал?

София промолчала.

– Я знаю, что люблю тебя, потому что пять лет после смерти Кэролайн мне ни разу не захотелось измениться. Мне было пофиг, что я вижу в зеркале и нравится ли мне то, что я там вижу. Но с того дня, как ты села в самолет и согнала меня с места у окна, я смотрел на себя и соображал, как мне измениться, как стать человеком, который заслуживает такую женщину, как ты. Я знаю, что люблю тебя, потому что реальная возможность, что моя семья проклянет меня за эту любовь, пугает меня вполовину меньше, чем перспектива, что ты выйдешь из этой комнаты, не поверив, что мое сердце принадлежит тебе, как никому никогда еще не принадлежало. Я знаю, что люблю тебя, потому что, сколько себя помню, я был ходячим мешком с запчастями для моей сестры… пока не встретил тебя. Я знаю, что я тебя люблю, потому что… – Я покачал головой и провел рукой по волосам. – Потому что ты самая красивая, прекрасная, нежная и прелестная девушка, какую я встречал, и даже это еще слабо сказано.

Губы Софии приоткрылись, а на глазах выступили слезы. Кому-кому, а ей не требовалось пояснять, что последнюю фразу я взял у Скотта Фицджеральда, а не у Шекспира. Месяц назад я нарочно выискивал цитаты, чтобы подразнить Софию ее слабостью ко всяким драматургам, но мне неожиданно понравилось читать эти перлы мудрости. Многие цитаты напоминали мне о Софии, в том числе и эта.

Я откашлялся, прочищая горло.

– София, я облажался. Не в том, как ты думаешь, но уже не суть важно, сообщал я деду какую-нибудь информацию или нет. Я обязан был либо предупредить тебя, либо открыто объявить деду, что я не стану плясать под его дудку. Мне не пришлось злоупотребить твоим доверием, но я его все равно потерял. Маленькая ложь рождает большое недоверие.

София шмыгнула носом.

– Я чувствую себя такой дурой за желание тебе поверить… – Она покачала головой и опустила взгляд. – Но я не могу, Вестон. Просто не могу.

– София, не говори так. Посмотри на меня.

Она по-прежнему качала головой. Когда по ее щеке покатилась слеза, она взглянула на меня и прошептала:

– Герцогиня.

Я наморщил лоб, но вспомнил, как заставил ее выбрать стоп-слово, если вдруг мы зайдем слишком далеко. София ни разу не произносила его до этого момента, и сейчас мне показалось, что у меня разорвалось сердце.

София подошла к двери. Я хотел ее удержать, но она жестом остановила меня:

– Не надо, я в туалет. – Ее голос был таким тихим и расстроенным, что меня полоснуло как ножом. – Не ходи за мной. Пожалуйста, оставь меня в покое. Ты сказал, что хотел, я выслушала. А теперь я хочу остаться одна.

Не поднимая головы, я кивнул.

– Иди. Не хочу, чтобы ты из-за меня чувствовала себя еще хуже.

София не возвращалась минут десять. Когда она пришла, я заметил, что она плакала. Я почувствовал себя идиотом оттого, что расстроил ее перед совещанием. Мы молча ждали, сидя за длинным столом. Я украдкой поглядывал на Софию, но она на меня не смотрела. Когда наконец вошла Элизабет Бартон, София встретилась со мной взглядом.

Я знал, что ей мучительно находиться в моем присутствии, поэтому встал, едва Элизабет села. Я сделал то, ради чего пришел, остальное не имело значения. Все потеряло важность. Минимум того, что я мог сделать, чтобы Софии стало чуть легче, – не мозолить ей глаза.

Я застегнул пиджак и кашлянул:

– Простите, Элизабет, кое-что случилось, мне нужно бежать.

Адвокат явно удивилась:

– Как досадно… Перенесем совещание?

Я оглянулся на Софию.

– Нет, обсудите все вдвоем. Я с вами позже переговорю, если у вас будет время.

– Ладно, – в замешательстве отозвалась Элизабет. – Тогда запишитесь у секретаря на удобное время.

Я небрежно кивнул.

– Непременно.

* * *

За следующие сорок восемь часов я ездил к мистеру Торну четыре раза. Выбор у меня был небольшой – либо это, либо бутылка водки. Я не отвечал на телефонные звонки деда и так и не зашел к Элизабет Бартон за нужной информацией. Единственным, на что я не забил, была стройка зала. Новая смета и пересмотренные сроки были утверждены, и мы с Трэвисом Болтоном обговаривали, где еще можно сэкономить время, чтобы у нас все-таки остался шанс уложиться к первому свадебному банкету, намеченному на следующий месяц. Не то чтобы мне не было плевать на банкетный зал, как на все остальное, но София сейчас не в том состоянии, чтобы общаться с молодым мужчиной, который рвется окружить ее заботой. Пусть я влюбился, но эгоистичной скотиной от этого быть не перестал.