— В этом деле есть две стороны, — заметила Зилла. — Я могу все объяснить.

Невиновный никогда не произнес бы этих слов, и миссис Пикок, наверное, это понимала.

— Нам нет необходимости никуда углубляться. От грязи лучше держаться подальше. Я вынуждена разорвать наше соглашение. Вы должны мне пятьдесят семь фунтов и двадцать пять пенсов, и я предпочитаю наличные. С некоторыми людьми нельзя быть уверенными, что чек не вернут назад.

К Зилле вернулась часть былого мужества.

— Как вы смеете со мной так разговаривать!

Миссис Пикок не отреагировала на эти слова. Она медленно встала, допила херес и вытерла губы маленьким кружевным платком.

— И последнее, прежде чем я уйду. — Она указала на Джордана, который теперь лежал на спине, извивался и плакал. — У малыша серьезная проблема. И он нуждается в безотлагательной помощи. Я знала похожего ребенка лет двадцать пять назад — он все время кричал и плакал. И что вы думаете? С ним ничего не делали, и мальчик вырос психопатом. Теперь он в смирительной рубашке, в тюрьме, в одном из тех мест, куда помещают буйных людей, опасных для общества.

Но Зилла уже ушла в спальню за деньгами. Такой суммы у нее дома не было, и пришлось взять пятифунтовую банкноту из копилки дочери.

Евгения, очень странный — возможно, гениальный — ребенок, начала смеяться сразу же после ухода миссис Пикок. Зилла не могла поверить, что девочка поняла их разговор, но что-то рассмешило ее, и через секунду Зилла тоже засмеялась. Она раскинула руки, чтобы обнять дочь, чего не делала очень давно, однако Евгения съежилась и отстранилась.

Наверное, Джимс пытался ей дозвониться, но это не имело особого значения. Зилла знала, что к обеду он должен вернуться. Джимс отменил встречу в Кастербридже и поехал прямо домой. Еды в квартире почти не было, а выйти в магазин Зилла тоже не могла. Будь миссис Пикок не такой противной, грубой и дерзкой, она бы попросила ее что-нибудь принести. Детям можно приготовить яичницу, хотя в последнее время они ели ее довольно часто, и Евгения уже спрашивала, известно ли ей, что яйца битком набиты холестерином.

Джимс пришел в самом начале первого. В отличие от Зиллы он не сделал глупости и не стал проходить сквозь строй журналистов на Грейт-Колледж-стрит, потому что видел толпу из окна машины, однако остаться незамеченным ему все равно не удалось. Газетчики караулили и у черного хода. Зилла, дрожа от нервного напряжения, услышала звук поднимающегося лифта, затем поворот ключа в замке. С Джимсом была Мелина Даз — в сальвар-камизе[46]цвета морской волны и с прической как у японской гейши.

Джимс открыл дверь в гостиную, переступил порог и окинул свою маленькую семью взглядом, каким обычно жестокие люди смотрят на бездомных. Детям он не сказал ни слова. Потом повернулся к Зилле и ледяным тоном произнес:

— Мы с Мелиной подготовим заявление для прессы. Я тебе покажу, когда все будет готово.

Заявление ей принесла Мелина. Оно было коротким и распечатано на компьютере.

Моя жена Зилла и я всецело отдаем себе отчет, какую сенсацию вызвали недавние события — трагическая смерть мистера Джеффри Лича и наше бракосочетание — в средствах массовой информации. Целиком и полностью соглашаясь с точкой зрения редакторов национальных газет, что данный случай представляет общественный интерес и скрывать его недопустимо, мы тем не менее хотели бы заверить тех, кому небезразлична наша судьба, что мы абсолютно невиновны и не совершали неблаговидных поступков.

Моя супруга искренне верила, что ее брак с мистером Личем распался двенадцать месяцев назад. Она полностью доверяла мистеру Личу, и я тоже. Мы ни на минуту не допускали мысли, что в чем-то виноваты или поступили неправильно. В противном случае мы, несмотря на нашу любовь друг к другу, непременно отложили бы бракосочетание до того момента, пока развод не был бы официально оформлен и мы могли бы начать все сначала, будучи в равных условиях.

Нет нужды говорить, что мы повторно заключим брак, как только это будет возможно. Мы оба хотим передать наилучшие пожелания тем, кто переживает за нас, и попросить их о понимании, терпимости — и, конечно, прощении.

— Возможно, слишком официально, — сказала Мелина, — но мы подумали, что это соответствует серьезности проблемы. Джимс решил, что лучше не упоминать о смерти вашего мужа, сделавшей вас свободной. Это выглядит неприлично. И мы не стали употреблять слово «двоебрачие». В двадцатом веке оно звучит ужасно, правда?

Не решаясь спросить Джимса, Зилла задала мучивший ее вопрос Мелине:

— Что они со мной сделают?

— За то, что вы были замужем за двумя мужчинами одновременно? Думаю, ничего особенного. В любом случае ваш муж умер, не так ли? Другое дело, будь он жив. Полиция сосредоточится на убийстве.

Мелина ушла, чтобы распространить заявление, — Зилла не знала, как это делается. Джордан устал плакать и заснул. Евгения сказала, что, если кто-нибудь ее отвезет, она хотела бы после обеда поехать к своей подруге Матильде, а теперь умирает от голода.

— В доме нет еды, — сказал Джимс.

— Знаю. Но как я могу выйти в магазин? Внизу настоящее столпотворение. — Зилле очень хотелось успокоить его. — Может, получится выскользнуть через подвал? Позади дома их нет.

— Есть. Когда мы с Мелиной подъехали, они чуть не раздавили мою машину.

— Мисс Макмерти говорит, что, если плохо питаться, заработаешь недостаток витаминов. Глаза ослепнут, а зубы выпадут, — сообщила Евгения.

— Попрошу сходить в магазин кого-нибудь из швейцаров, — сказал Джимс.

Зилла все ждала, когда муж начнет выяснять отношения и спросит, почему она обманула его насчет несуществующего развода. А пока занялась ленчем. Швейцар купил дешевые продукты в магазине на углу, причем то, что не любят дети. Салат был увядшим, помидоры мягкими. Джордан заплакал, когда ему предложили отварную солонину.

— Можно мне позвонить Матильде и пригласить в гости? — спросила Евгения.

— Я удивлена, что ты решила спросить.

— Значит, можно?

— Думаю, да. Только играйте в твоей спальне. У меня голова раскалывается.

Зилла вспомнила, что Матильду, наверное, привезет отец, но было уже поздно. Однако ребенка сопровождала молодая и красивая гувернантка. Зилла подумала, что должна быть благодарна за то, что подруге Евгении вообще разрешили прийти, позволили общаться с Мэлком-Смитами — после всего, что появилось в газетах.

— Я вернусь за тобой в шесть, Матильда.

Ее оставляют на три часа? Это значит, что Зилле придется их чем-то кормить. Она смотрела, как девочки удаляются в комнату Евгении, весело болтая; дочь хихикала, как нормальный ребенок.

Зазвонил телефон. Зилла со страхом сняла трубку. Это была мать: на этот раз она ничего не сказала насчет газет, но обвинила Зиллу в том, что ей безразлична судьба отца и она забыла, что сегодня утром ему делали шунтирование. Выслушав обещания дочери, которые та все равно не в состоянии выполнить, Нора Уолтинг бросила трубку, и Зилла осталась с Джимсом наедине.