Андрей сверху видел, как он, не оглядываясь, бежал к заправщику…

В тот же день, вечером, после окончания полётов "пришлые", собравшись в одной из комнат для совещаний – "мозговых", как изгалялись в Городке – пригласили Андрея, и у него ёкнуло сердце – семинара в тот день не было, да его уже и не ждали в последнее время на семинарах.

– Нам надо уходить, – сказал Фалин, когда Андрей опустился в предложенное ему кресло, поставленное, словно в центре полукруга, напротив кресел, в которых расположились "пришлые". Сердце у Андрея снова ёкнуло и сжалось в ожидании какой-то ещё неясной беды.

– Нам, это?..

– Нам… – Фалин обвёл взглядом "пришлых". – Можно с вами… – добавил он через секунду и выжидательно посмотрел на Андрея.

– И куда? – машинально спросил Андрей, тут же поняв всю глупость своего вопроса.

– В Канал, – спокойно ответил Фалин. – Детекторы в этом отношении не лгут, мы – часть Канала. Глаза лгут, выглядим мы, как бы это сказать, привычно, что ли. Впрочем, вы наверняка всё это понимаете. То, что мы должны были сделать здесь, вне Канала, практически закончено. Пора уходить.

– Вы сказали – со мной. Но я-то не часть Канала… – сказал Андрей.

– Сейчас – нет, но должна быть процедура трансформации, мы ищем, – Фалин слегка замялся. – Я не хотел бы, чтобы оставались недомолвки между нами. Мы ищем процедуру относительно Лены Зиминой, Родиона и Верочки. Могли бы учесть и вас…

– Подождите!.. – Андрей не сразу подобрал слова. – Вы хотите забрать детей? Да вы с ума сошли! При чём здесь дети?

Фалин с досадой потер ладонью лоб.

– Не горячитесь, Андрей Ильич! Всем непросто… – он глубоко вздохнул и с шумом выпустил воздух. – Дело всё равно даже не ближайшего месяца. Поговорите с Леной Зиминой. Если мы не найдём решение, мы никуда не уйдём…

Повисло тягостное молчание.

– Я пойду, Глеб Евгеньевич? – негромко спросил через несколько секунд кто-то из "пришлых", Андрей не обратил внимания, кто. – Обсчёт заканчивается. Надо бы прогнать с другими граничными…

Фалин кивнул, и все остальные "пришлые" вдруг дружно задвигали креслами, поднимаясь, и вышли из комнаты.

Они, оставшись, ещё некоторое время просидели молча, занятые каждый своими мыслями, потом Фалин поднялся, видимо, подводя черту под разговором.

– И ещё, Андрей Ильич. Я вас очень прошу, – сказал он, – не говорите об этом никому. Вы же понимаете, что в конечном счёте это ничего не изменит, а горя добавить может, – уже выходя из комнаты, он обернулся: – Поговорите всё-таки с Зиминой. И решите насчёт себя…

Андрей тогда, проведя день или два, как в тумане, не зная, что предпринять, и главное, не зная даже, нужно ли, правильнее ли, вообще что-либо предпринимать, так и не решился на разговор с Леной. Она подошла к нему сама.

Она подошла к нему, когда он возился с подсветкой одной из посадочных площадок – тогда все как могли помогали Хрунову, единственному технику на всю группу, да и уже на весь Центр.

– Андрей Ильич! – сказала она, подойдя. – Я поступаю неправильно? Я даже не о себе, я о детях…

– Я не знаю, Лена, – Андрей поднялся, но не смотрел на Зимину. – Право, я ведь не Господь Бог, чтобы давать оценки…

– Андрей Ильич! – настойчиво заговорила Зимина. – Мне надо, чтобы вы поняли. Я не знаю, почему, но мне это надо… – она перевела дыхание. – У нас с Олегом здесь никого нет, так получилось, мы оба из детдома, и познакомились там. Понимаете, второй раз я уже не смогу без него, первый уже высосал всё. А если я не смогу, куда мои дети пойдут? Вы знаете? В детдом? Я не хочу, слышите, не хочу!..

Андрей повернулся к ней, собираясь что-то сказать, и растерялся, увидев на её глазах слёзы. И как будто в отражении их, он вдруг увидел себя со стороны, такого благополучного, уверенного в себе, знающего, что правильно, а что нет, и ему вдруг стало невыносимо стыдно перед этой женщиной.

"Кто ты такой?!. – смятенно думал он. – Кто ты такой, чтобы хоть что-то объяснять этой женщине? Как-то судить, что-то советовать? "Не Господь…" – передразнил он себя. – Ты не Господь, ты просто никто перед ней!.."

У него перехватило горло.

– Лена… – с трудом проговорил он. – Лена, послушайте… Я сделаю всё, что решите вы … Именно вы. Не Фалин, не ваш муж. И я сделаю, чего бы мне это не стоило! Простите меня!.. – он развернулся и, не оглядываясь и почти не видя ничего перед собой, пошёл от посадочного поля в степь…

С этого дня он по просьбе Фалина стал обучать Лену и Родиона технике входа в Канал – "пришлые" не понимали, почему этому нужно учить и, следовательно, просто не знали, как.

Родиону и Лене подобрали новые, "мягкие" капсулы, щадившие мозг пилота, Андрей вспомнил методики "взлёт-посадка", которые применялись в училище, и дело мало-помалу продвигалось. Родион вообще овладел нужным навыком быстро, а вот с Зиминой пришлось повозиться, занятия их часто заканчивались истерикой, что было неудивительно при той нагрузке, которая наваливается на нетренированный мозг при входе в Канал. Несколько раз Андрею приходилось выводить капсулу Зиминой из Канала на буксире. И всё-таки Лена овладела техникой сравнительно надёжного входа в Канал. А большего и не требовалось…

Андрей перестал терзаться сомнениями, как-то сразу и целиком приняв формулу Фалина о том, что "это ничего не изменит, а горя добавить может ", он просто исполнял то, о чём его просили. Единственно, он рассказал обо всём Хрунову – тот и сам начал о многом догадываться по тому, как изменилось поведение "пришлых". Хрунов, выслушав, тоже согласился с формулой Фалина.

В последние дни "пришлые" стали летать в Канале редко, как понял Андрей, только для того, чтобы сжигать тромбы. Всё остальное время они тратили на обсчёт каких-то задач, круглосуточно нагружая вычислительную сеть Центра, благо, кроме них, ею некому было пользоваться. Примерно через три недели они нашли решение, которое искали…

Старая капсула (Олев, "ломовик")

…Олев отошёл от окна и принялся разбирать дорожную сумку. Он подумал, что, скорее всего, завтра он отсюда не уедет, ему захотелось побродить по Центру, сходить в степь. Он отнёс бритвенные и банные принадлежности в ванную, развесил одежду в шкафу, переложил снедь из сумки в холодильник и тут понял, что голоден. Он разогрел в микроволновке бутерброды и съел, заодно оценив свои запасы, которые оказались не слишком и велики,