для Зиминых, на всякий случай посчитали и для вас, так что, в сущности, всё готово, процедуры просчитаны. Только это надо делать сейчас, пока мы можем создавать наведённые тромбы…

Он что-то ещё говорил, а Андрей мучительно пытался вспомнить, где он слышал что-то подобное.

"Что-то такое Хализов говорил… – тягуче вспоминал Андрей. – Что-то такое насчёт тромбов… Ну да, – воспоминание неприятно кольнуло Андрея. – Он тогда так и сказал – они сами наводят тромбы…"

– Вы слушаете меня? – спросил вдруг Фалин, и Андрей очнулся.

– Да.

– Я говорю, трансформация возможна и другим способом, но это гораздо болезненней – некоторое подобие физической смерти, определённого рода взрыв при выходе из Канала. Это, повторю, болезненно и оставляет много разнообразного мусора во внешней среде – вещества и паразитной информации, и лучше бы всё сделать сейчас. Что вы решаете?

– Нет, нет, – торопливо, может быть, даже слишком торопливо сказал Андрей. – Спасибо!

– Не уверен, что тут есть повод для благодарности, – помолчав, сказал Фалин. – Вы торопитесь. Напрасно. Вы ведь уже сейчас больше там, чем здесь. Я вас ещё по училищу помню. Если не ошибаюсь, это с вашей лёгкой руки мы называли его "лётным узилищем" из-за скудного числа полётных часов. Хотя тогда большинству этих полётных часов было выше головы…

Он в задумчивости помолчал. Потом лицо его оживилось, словно от догадки.

– Слушайте, Андрей Ильич! – сказал он. – Уж не обиделись ли вы, паче чаянья, на Канал? Что-то, вроде "много званных да мало избранных", нет?

Андрей не ответил.

– Так вот, поверьте мне, Андрей Ильич, вы-то как раз избранный.

– Вами? – спросил Андрей.

Фалин с досадой качнул головой:

– Значит, угадал, вы всё-таки обиделись на Канал. Как мальчик…

– Это пустой разговор, Глеб Евгеньевич, – прервал его Андрей. – Спасибо за приглашение, но…

– Да поймите же, это вовсе не повод для благодарности!.. – перебил его Фалин.

– Ну, неважно! – может быть, резче чем ему хотелось, сказал Андрей. Разговор становился ему неприятен. – Бог с ним, с избранием! Одного Хрунова оставлять расхлёбывать кашу, которая завариться, по-любому было бы неправильно…

Фалин внимательно посмотрел на него.

– Как вам удалось не повзрослеть?.. – он вновь, на этот раз озадаченно, качнул головой. – Вы просто не выросли. Все выросли, даже, наверно, постарели, Городок, Канал, все мы; все, кроме вас… – он помолчал, покусывая нижнюю губу. – Ну, ладно. Давайте тогда о "каше". У вас с Хруновым могут быть неприятности из-за Зиминой и, главное, из-за детей. Может, нам перед отлётом связать вас? Запереть где-нибудь, я не знаю, что-то ещё?

Андрея вдруг разобрал смех.

– Хорошо бы кляп в рот! Из рваного носка! – весело сказал он, и давящая неприятность разговора внутри него вдруг исчезла. – Бросьте, Глеб Евгеньевич, что за кино?..

– Ладно, – тоже усмехнулся Фалин, как показалось Андрею, с облегчением. – Но вот это возьмите, – он протянул принесенные кассеты.

– Что это?

– Тут заявление Зиминой, о себе, о детях, может быть, окажется полезным. И моё обращение. Ничего конфиденциального, можете посмотреть, но лично для вас там ничего нового нет.

Андрей взял кассеты и положил на журнальный столик.

– Теперь давайте имущество делить… – сказал Фалин. – Мы хотим забрать кое-что из аппаратуры, в основном по тромбовой тематике, это здесь уже никому не будет нужно, буквально, пять-шесть приборов, и свои отчёты. Как я понял, в последнее время они даже не приходовались. Вы не возражаете?

– Ради Бога. Аппаратура числится за вами.

– Но с вас всё равно спросят…

– Разве только за это?

– Это верно, – сказал Фалин. – Тогда мы начинаем погрузку.

– Сейчас?

– Да. Мы уходим этой ночью, примерно через четыре часа… – Фалин заметил, видимо, удивление, скорее даже, недоумение Андрея и добавил. – Мы не предупредили заранее, не обижайтесь. Мы не хотим, чтобы нам помешали. Я думаю, вы поймёте…

…Когда Андрей спустился на улицу, "пришлые" уже вывели пять первых капсул на взлётно-посадочные площадки и занимались погрузкой, остальные четыре также грузились в ангарах. "Пришлые" работали молча и сосредоточенно, скупо обмениваясь короткими фразами. Хрунов возле одной из капсул возился с заправкой.

Андрея не покидало ощущение иллюзорности того, что происходит, ему казалось, что всё это не может быть всерьёз, что вот сейчас кто-то скажет: "Ну, довольно", и всё остановиться, а потом отмотается назад, как в обратной съёмке.

К нему подошёл Фалин.

– Андрей Ильич, мы заканчиваем. Вы не могли бы сходить за Зиминой, им уже пора?

Андрей ответил не сразу, ещё секунду сомневаясь, словно ожидая той самой команды, но её не последовало. Фалин выжидательно смотрел на него.

– Да, конечно, – кивнул наконец Андрей и, повернувшись, пошёл обратно к главному корпусу.

Андрею вдруг захотелось что-нибудь подарить Родиону на память, хотя он не очень понимал, что это значит – память в той дали (или глуби, или выси), в которую отправлялся мальчик. Он зашёл по пути в свой номер, и на глаза ему попалась табличка "Не умничай!", которую он всегда ставил на стол, когда Родион приходил к нему на занятия; он сунул её во внутренний карман лётной куртки, потом подошёл к номеру Зиминых и постучался в дверь.

– Да, – отозвался голос Лены Зиминой, и Андрей вошёл.

Зимины сидели в полутьме, горел только светильник на стене, под которым, Родион, видимо, читал книгу до того, как появился Андрей. Зимина сидела в кресле у окна, одетая Верочка спала, разметавшись на диване.

Лена и Родион смотрели на него.

– Пора! – сказал Андрей.

Зимина порывисто встала и пошла было к дивану, но Андрей жестом попросил разрешения нести Верочку, и Зимина после секундного колебания позволила. Андрей поднял тёплое послушное тело девочки на руки. Прислонившись к плечу Андрея, девочка продолжала безмятежно спать, и прозрачная слюнка сбежала из уголка её рта Андрею на куртку.

Когда они вышли из корпуса, из степи навстречу им вдруг резко подул почти горячий ветер, и Андрею пришлось идти боком, заслоняя спящую девочку. Когда он случайно посмотрел на Родиона, его поразило выражение лица подростка, где за почти взрослой решимостью угадывалась какая-то отчаянная мальчишеская гордость. Зимина шла впереди, не оглядываясь.

"Пришлые" стояли на краю посадочного поля. Увидев подходивших, от группы отделился Зимин и, приняв из рук Андрея дочку, ушёл с ней на руках к ангару, где стояли капсулы второй стартовой группы. Туда же пошла Зимина.

Из степи продолжал дуть горячий ветер.

Фалин подошёл к Андрею:

– На всякий случай, Андрей Ильич, не летайте в ближайшие сутки…

Затем он собрал вокруг себя стартующих первыми и коротко напомнил порядок входа в Канал. Все пошли по своим местам. Родион стартовал в первой группе, и Андрей проводил его к