Паша, – он старался говорить как можно мягче, ему даже подумалось – "душевней". – Я кое-чем обязан Хрунову. И я обещал. Я редко тебя прошу…

Лицо Стеблова стало тоскливым.

– Ну, ты… – он, видимо, удержал какое-то бранное слово, готовое сорваться с языка, и с негодованием мотнул головой. – Так хорошо болтали… – он ещё помолчал с полминуты, затем решительно сказал: – Значит, так. Пусть приходит. Пусть садится на галёрке. Но если он скажет хоть слово!..

– Не скажет, – торопливо заверил Андрей. – Спасибо!..

Месяца через три после того разговора к Андрею подошёл Стеблов и неожиданно спросил:

– Слушай, Андрюша, у тебя нет кого-нибудь в отделе кадров?

– Это зачем? – удивился Андрей.

– Да надо бы узнать о Хрунове. Откуда он вообще взялся в Центре? Где раньше работал?

– Да что стряслось-то? – встревожился Андрей. – Он что, сказал что-то?

– Да нет, не в этом дело, тут-то как раз всё в порядке, всё в рамках достигнутых договорённостей… – медленно произнёс Стеблов, раздумывая, видимо, как покороче объяснить. – Понимаешь, на прошлом семинаре чёрт дёрнул меня изложить свою теорию генезиса Канала. Мы с тобой как-то её в общих чертах обсуждали. А тут я математику под это дело придумал, такую, знаешь, "Математику с большой буквы", – он жестом закавычил последние слова. – Сам два дня балдел. И вот излагаю я всё это, выкладки, когомологии, дуальные пространства, кванторы, в общем, музыка сфер, и случайно посмотрел на Хрунова. А у него лицо вытянулось и впечатление такое, что хочется человеку дурака остановить, а стесняется. У тебя, кстати, такое выражение частенько бывает. Я тогда ещё подумал, если он, не дай Бог, рот откроет, я и его, и тебя прибью к чёртовой матери. Но он так до конца и молчал с вытянутым лицом. А буквально на следующий день выяснилось, что вся эта моя математика – такая муть голубая, что до сих пор неловко; просто кондовая чернуха и по очень многим резонам… Но, ты понимаешь, на семинаре-то её съели, все съели, и теоретики съели, и вычислители, и доблестные философы наши. Все съели, понимаешь, все! Один Хрунов с длинным лицом сидел!..

– Ты только не придумывай, Паша, – постарался успокоить разгорячившегося Стеблова Андрей. – Мало ли на семинарах пургу несут, и съедают, бывает. Может, слушали тебя не очень внимательно.

– А чего он-то внимательно слушал?

Это был вопрос! Андрей, помедлив, спросил:

– Мне сказать ему, чтобы больше не ходил?

– Да нет уж, пусть ходит, – Стеблов озадаченно качнул головой. – А вот, что за человек, выяснить, не мешало бы…

Андрей ничего выяснять не стал. Никаких связей в кадрах у него не было, да он и не считал нужным что-либо выяснять. Забот в Центре хватало и без того. Сотрудников становилось всё меньше, свёрстанные в прошлом году исследовательские планы никто не отменял, и приходилось крутиться. Попросту говоря, Андрей забыл. Стеблов тоже, видимо, забыл, а вскоре его вообще перевели в логистическое управление, и он уехал из Городка, а при нечастых их встречах, если речь о Хрунове и заходила, то не в связи с семинаром…

Стрёкот в ночи (Олев, "ломовик")

…Олева разобрало любопытство.

– Николай Карпович! – крикнул он работавшему возле дальней капсулы Хрунову. – Можно вопрос?

– Конечно! Мне не мешает.

Олев поднялся и подошёл ближе.

– Вы помните семинар у Стеблова?

– Ну, ещё бы! Вашими заботами…

– Я не об этом. После одного из семинаров Стеблов мне говорил… – Олев передал содержание разговора со Стебловым. – Вы действительно что-то усмотрели в его выкладках?

– Да Бог с вами, – Хрунов усмехнулся. – Павел Игнатьевич обычно, когда докладчиков слушал и не был согласен, на левой руке пальцами так, вроде волной, шевелил, – он показал, и Олев вспомнил, что у Стеблова действительно было это характерное движение. – А тут, когда выступал, он правой рукой на доске пишет, а на левой нет-нет да небольшую волну пустит, и чем дальше, тем чаще. Ну, я и подумал, что что-то не так… – Хрунов отвёл диагностическую установку с упакованными в ящики кабелями на место в углу. – Я закончил.

Они вышли из ангара. На улице уже совсем стемнело. Овчарка, лежавшая в стороне, поднялась и, замерев, принялась привычно настороженно следить за Олевым. Хрунов погасил свет в ангарах, запер их, оставив дежурные лампочки над входом.

– Вы сейчас куда? – спросил он.

– Ещё побродил бы…

– Ну, хорошо, – Хрунов немного подумал, затем, сказав, – Сдаётся мне, Лайма вас не тронет, – отцепил от связки ключ и протянул Олеву. – Это от входа в главный. Я запру, вы потом тоже заприте. Как-никак почти режимный объект… Ещё вот что. Я завтра рано утром еду в город, отчёт надо начальству везти, они почему-то лично в глаза хотят смотреть, видимо, чтоб не обманул. К вечеру должен быть обратно, дождитесь меня, мы потом решим, как вам дальше быть. Если что, я вас вечером же либо в Городок, либо в город и отвезу. Спокойной ночи, – Хрунов было пошёл в сторону главного корпуса, но вернулся. – Я в вестибюле на всякий случай удочки оставлю и наживку, может, сходите на Речку, вы всё-таки в отпуске…

Он пошёл в сторону главного корпуса, овчарка потрусила за ним, успев, пока не скрылась, несколько раз настороженно обернуться на Олева.

Олев остался один.

Он отошёл к краю посадочной площадки, оставив позади себя приглушённые сигнальные огни, и опустился на высокую, упругую траву.

Луны не было. Перед ним лежала чёрная степь, такая же чёрная, как небо над ней, и между ними не было границы, разве что ниже какой-то невидимой линии не было звезд. Степь стрекотала на все лады, и несмолкаемый стрёкот этот, меняющийся ежесекундно и неизменный, лишь изредка перебиваемый криками каких-то далёких, скрытых за чернотой степи птиц, вязкий, обволакивающий, струился как будто отовсюду, даже сверху, от извилистой полоски Млечного Пути, и соединение казавшегося сейчас вечным стрёкота сверчков и вечного мерцания звёзд рождало в сознании ощущение внутренней бездонной глухоты, заключавшей в себе мыслимое всё и одновременно бывшей этим всем…

Искушение второе, или Исход "пришлых" (Андрей Олев, пилот-исследователь)

…Под вечер, перед самым уходом "пришлых", Фалин поднялся в номер Андрея. В руках он держал две кассеты, на таких пилоты обычно сдавали свои видеорапорты.

– Не помешаю? Надо бы поговорить…

– Пожалуйста, – Андрей указал на кресло и сам сел напротив, он сразу догадался, что "пришлые", должно быть, закончили свои расчёты, и теперь Фалин пришёл сообщить решение. Сердце у Андрея болезненно сжалось.

– Мы закончили расчёты, – действительно сказал Фалин. – Есть довольно гладкое решение. Мы обсчитывали трансформацию