— Ну.

Хлёст жестко шлепнул Барри разок по лысине, после чего навел ружье на цель где-то за йогуртами.

— Я заслужил, — произнес Барри.

— Думаешь, гарпуном Джеффу в сердце попало?

— Наверняка. Он в грудину на фут зашел.

— Не похож он на мертвого.

— Значит, надо было в голову. — Барри покачал своей. — Давай я попробую?

— Не, если промахнусь, у тебя останется бах-палка. — Хлёст показал подбородком на орудие, которое Барри держал как по команде «на грудь». По сути, на конце палки был обычный патрон двенадцатого калибра — им убивали акул. Тычешь в нее палкой, а патрон выстреливает в упор.

— Спорим, она даже не знает, что это.

— Только не промахнись, — сказал Хлёст. — Вышиби ей на хуй мозги.

Но услышав, что вой холодильных компрессоров и вентиляторов стихает, они переглянулись. Следом погас свет.

— Нам пиздец, — сказал Хлёст.

— Ну, — согласился с ним Барри.

Не суди меня. Я смотрела смерти в лицо и сделала ее своей шестеркой! Я сделала то, что сделала, из любви и не хочу прозвучать самодовольно, но ОБМ мы герои! И когда я говорю «мы», я имею в виду нас.

Сообщи я тебе это раньше, ты б, милый дневничок, окрестил меня «ушлепком», объявил бодрячком и прославил как неискупимо хорошенькую, но теперь я надежно укрепилась в собственной берлоге нечестивой моей любви и чего не — и могу наконец во всем признаться. В наивной юности моим любимым литературным героем был отнюдь не щупальценосный кошмар Ктулху из Лавкрафта, как я ранее отмечала в сочинении по английскому, а и вовсе даже Пеппи Длинныйчулок. И прежде чем осудить меня за пеппизм, прикинь сам:

Пеппи пила много кофе. (Ибо, как я, была мудра.)

У Пеппи были неестественно рыжие волосы (как временами случается и у меня).

Пеппи часто носила длинные полосатые носки (чем тоже знаменита твоя покорная).

У Пеппи была сверхчеловеческая сила. (Еще может быть).

Пеппи драла задницы. (Вполне себе на манер твоей непритязательной рассказчицы.)

Пеппи жила без родителей в собственном доме. (Девочка, к цели!)

С обезьянкой. (Тебе же всегда хотелось себе обезьянку, правда?)

А вот чего у Длинночулка не было — так это крутейшего кибер-ниндзи-секс-мага-молчела, что когда-либо спасал мир и чего не. (Со всем должным уважением к Пепс, но девушке надо все ж немного яня, чтоб раскачать ее инь.)

Стив. Дражайший мой, любовь моя,

Вся пламенею я.

Но ОЯЕ, Стив, ОБМ,

Не понимаю я совсем,

Зачем твое имя — не темное,

А такое, блядь, стремное.

Я зову его Псом Фу,[41]ибо он охраняет врата моего храма, если ты меня понял. Я сейчас в куртке, которую он мне сделал. Она была на мне, когда за мной пришли, но суть не в этом. Суть в том, что я не себя спасла, я спасла любовь.

Короче, в ту ночь, когда я рассказала Графине, как мой милый Пес Фу спас меня от вампирюги, Графиня ответила, что она возвращается в логово за деньгами и покормить Чета и еще забрать остатки Уильямовой крови для Владыки Хлада, ибо любовь у них поистине навеки. А мы с Джередом такие: «Мы тоже пойдем», — но Графиня услала нас обратно освобождать Вурдалака Хлада из темниц подполья Джереда и его отвратительной семейки. Ну и мы такие: «Ладно, чё».

Но дома у Джереда Хлада тотально не оказалось. И тут Стив — в смысле Пес Фу — мне такой звонит и весь такой: «Я пораньше с работы ухожу, не хочу, чтобы ты там без защиты осталась».

В общем, я ему сказала, где мы. Тут такой Владыка Хлад выходит из тьмы и такой: «Что? Что? Что?»

А я ему такая: «Графиня отправилась назад в логово».

А он такой: «Она в опасности. В путь!»

А я ему такая: «Остыньтемте, ибо мой сладкий ниндзя любви уже летит к нам на своей колеснице».

Поэтому Хлад такой: «Тада лана».

Я теперь вижу, что влеченье мое к Вурдалаку Хладу было не более чем детской одержимостью, и ответной любовь наша никогда б не стала все равно, ибо пред взором его одна лишь Графиня.

Короче, как бы неудобняк типа вышел, когда появился Стив, и мне пришлось урезонивать Владыку Хлада и сажать на заднее сиденье, чтоб он видел: истинное мое расположенье — ко Псу Фу, ранее известному под именем Стив.

А когда мы подъехали к логову, все окна там были открыты, но свет не горел. И Хлад нас заставил проехать на квартал дальше, а потом мы вышли, и он двинул назад своим ходом. Потом подбегает к нам такой и типа: «Там Илия. Он ее поймал».

А я такая: «Ну так идите за ней».

А Стив такой: «Нет, за нею я пойду». И вытаскивает из багажника такое длинное пальто.

А оно все в каких-то бородавках или типа того, и я вся такая: «Пальто отличное, но, знаешь, типа вампиры…»

А Стив мне такой: «Это ультрафиолетовые светодиоды. Как те фонари, которыми раньше мы вампиров жгли».

И я вся такая: «Клево!»

В общем, Стив давай влатываться в пальто, а Хлад его останавливает и такой: «Он тебя еще на лестнице услышит. Я пойду».

А Стив ему такой: «Тебе нельзя. Сам сгоришь».

А Хлад ему: «Не сгорю».

И они типа минут пять за машиной собирали такой юберчоткий ансамбль из типа старого противогаза, толстовки с капюшоном, перчей и прочего, пока Хлад полностью весь не облачился и не встал такой в длинном пальто со стеклянными бородавками, как вылитый просто киновит из «Восставшего из ада».

И Стив такой: «Не жми на выключатель, пока не убедишься, что она вся накрыта». И дает Хладу такой типа брезент прорезиненный и бейсбольную биту, отчего вся четкость из ансамбля как бы испарилась, но это, наверно, было необходимо.

И тут я как раз спросить собиралась, как он туда зайдет так, чтоб его не засекли, мы все слышим — Графиня кричит, а Хлад такой разбежался по дороге и на стену дома напротив чуть ли не до половины добежал, а потом развернулся — и вниз, опять через дорогу и по другой стене. И в окно прямо ногами вперед.

Тут я такая: «Ого».

А Стив и Джеред тоже такие: «Ого».

И через секунду слышим — бам! — и лиловый свет зажегся в логове, а тут старый вампирюга такой хуяк в окно, как комета, весь в огне! И на ноги такой посреди улицы приземляется, шипит разок и смотрит прям на нас, но тут Стив такой ультрафиолетовый свой прожектор подымает, так вампирюга как попиздярит в переулок через дорогу, что в воздухе только мазнуло, и нет его.