двух лет упорных

и несчастных в мире отношений

Порываясь, он забыл об этом

А теперь несчастному на фоне

снега и земли почти раздетой

ему кажется она при вздохе

и тогда жалея, он проникся

неким нежным ласковым оттенком

и оттенок закричал, сжимаясь:

Возвернись, Миронов, возвернися

и уже тогда поворотивши

он до ночи приплелся до дома

и лежит его большая баба

по кровати стелясь несравненна.

«Утекло у жизни многих нас…»

Утекло у жизни многих нас

сколько украинских их степей и вишен

Но чего не вспомнит старый глаз

юный ум — чего он не забросит

Вот и полем гречки занозил

я когда-то ум свой и неловкий

Десять или боле лет прошло

Поле гречки — взяло расцвело

и по нему одинокий человек

как фигура молодого пешехода

как светало через поле шёл

как смеркалось — в лес его свернуло

Тонкими кусочками блестя

началась гроза — виднелись даже листья,

но его видать было нельзя

Верно, он навечно углубился…

«Открыл я штору вечером рукой…»

Открыл я штору вечером рукой

Дома людей в свету стояли

А между них виднелся лес ночной

и там, наверно, мыши пробегали.

Других, я думаю, там не было зверей

но тыщу раз прославленные мыши

я думаю, ходили меж стеблей

шурша собой и белым закрываясь.

«о холодном дожде по плащу…»

о холодном дожде по плащу

наступающей гордой весной

в этом городе долго ищу

не себя ли, трамвай ли, покой…

По тому, как хожу, как долго

запах жареных мяс и земли

наступают растения вновь

а с героев стекает вода

Когда я неизменно умру

вкусив пива забытого вам

то не кажется вам, что свою

я коробку картонную дам

В ней хранились мои письмена

мои жалкие письма к жене

я вернулся, ведь я не нашёл

лик кафе затуманен и глух

На сардельке печать одиночества

и на кофе с лимоном подобное

и с одежды стекает отрочество

А в груди восклицательный знак

Повалил окончательный снег

и застлало весну пеленой

Погляжу на себя в зеркала

и пальто вниз висит, рукава

Моё жёлтое с белым лицо

что-то пятнами в нём или что

я единственно жил молодой

а ты с зонтиком вышла тогда

и какой ты тревожной была…

Человек он и маленький свят

Твои, Боже, колени и вверх

и большие твои бока

так белы, как и снег…

Этот сахар умрёт, но зачем

А в груди восклицательный знак

И по серой земле зеркала

Ты похож или нет на себя…

Вот какой ты была молодой

ни морщинки у глаз, ни струны

я же в чёрном и бел воротник

и черна голова на плечах

Перебитое чем-то лицо

«По далёкой отсюда дороге…»

По далёкой отсюда дороге

над тяжёлым значительным морем

собралися цыганские тучи

и пошёл благодетельный дождь

неизвестные тёмные ночи

все покрылися сетью морщинной

В их средине скопилася пыльность

её смоет протекшийся дождь…

«Эдинька, что тебе делать…»

Эдинька, что тебе делать

как тебе маленький, ах

Бедная курочка Боря

пальчики в курточке в швах

В странных любимых карманах

длинные гнили рубли

И капитаны в туманах

на острова набрели

Долго осенним уродом

в тихом скопленье дерев

ходишь ты, Эдинька, жатый

долго ты ешь свою плоть

Никли костлявые люды

в платьицах на рукавах

только лишь вышли из трав

тонкие руки собрав

«Я хочу быть простым человеком…»

Я хочу быть простым человеком

Никогда ничего не мудрить

Быть мне скромным простым человеком

и чужую жену взять любить

А свою ненадолго оставить

А потом уж вернуться до ней

Неизвестным лицом с красной кожей

младшим братом всех тонких теней

Там, где кончен живот, там, где ноги

начинают прекрасно расти

Там живут беспечальные боги

и дрожат они там, и горят

Я приду и туда поклонюся

и прилягу щекой на живот

и семейное пусть одеяло

мою кожу на теле дерёт

Я люблю эти запахи снизу

они морщат меня и зовут

Эх, Лимонов, печальный Лимонов

Золотой молодой человек

«В восторге старости идущей…»

В восторге старости идущей

вослед за юношеским бегом

печальный гений брат тревоги

над тонкой нивой пролетал

Его любили и ловили

руками прежними как будто

На самом деле руки новых

уже чудес, уже сирот

Огромной мухой в тёмной чаще

казался всякий человек

и всё существованье наше

имело сон на берегах

«Маленькое варварство глухое…»

Маленькое варварство глухое

совершить ночной и стыдный труд

на коленях над женою стоя

важно подползая и один

и красней бумажного пиона

видишь своё сердце на верёвке

на ветру весеннем малом тощем

груда у козы