верхушек церквей

кресты освещённые с помощью лучей

Кончилась химия, лирика, физика

и гимназист старших классов с карнизика

прыгает вниз на лужайку,

где читают книгу и образовали стайку.

«нет моего пальто, нет моего пальто…»

нет моего пальто, нет моего пальто

украли у меня пальто, оно исчезло

Приходят девушки трое

Одна небольшая милая

так хороша

нет моего пальто

нет моего пальто

никак не открою фанерные двери

я живу не тут, я живу не тут

Мне тут нельзя ничего делать

Меня тут ругают за такое

и ругают — за такое и ругают

если девушки ко мне прибывают

Но две из них сели на стул

в комнаты глубине, глубине

А другая отошла ко мне, ко мне.

«Меньше часа остаётся…»

Меньше часа остаётся

до деталей золотых

той еды, что буду есть я

до деталей небольших.

Трещинки в продольном мясе

жир у боковых сторон

каши жемчуг засверкает

в густом масле будет он.

Меньше часа встану, выйду

и, ударив зимней дверью,

в храм еды в чердак жратвы

как стрела от тетивы.

«и не с Богом в ладу…»

и не с Богом в ладу

не с собакой в раю

не с властями вдвоём

не с семьёю напротив

без коричневых глаз

без кудрявого рта

без осенних локтей

близ жены живота.

«Имеет ценность не один рассказ…»

Имеет ценность не один рассказ, не что-то одно или несколько, а всё творчество вместе взятое, к тому же ещё и внешний облик и то, что Гумилёв был охотником в Африке, а Хлебников был бродяга. И вот то, что он был древний урус, более даже может многих его стихов подаёт его нам — составляет о нём представление. Следует, выходит, не только добиваться максимума поэтического выражения, но и как можно правильней определить свой облик как поэта и человека. Ту нить, по которой позднее будет ткаться легенда. И уж тут цельность образа многое значит. Цельность и его отдельность.

У многих пишущих бывают вещи какие-то непринципиальные. То есть читаешь и видишь — это хорошо и всё правильно. Но таких вещей может быть много, а писателя, поэта не будет (особенно это верно в отношении прозаических произведений). Очевидно, все рассказы должны быть надеты на некий стержень — они вместе должны составлять книгу жизни. И надо быть жёстче к себе. Ежели моральные проблемы совсем не возникают, например, передо мной, — я не должен о них писать. Вопросы морали и психологии человека долгое время пережёвывались в литературе и теперь практически нельзя ничего сделать, не повторяясь. Неверная жена, пожалуйста, было; отец убивает сына — пожалуйста. Различение меж долгом и иными — было!

«Как пруд столицый я говорящий…»

Как пруд столицый я говорящий

родил других

Внутри оконных больших разрывов

пейзаж кольцом.

Я гражданин родился зимой

Умру весной в её конце во вторник

И белое лицо у камня будет

казаться вдруг живущим.

Приложение к шестой тетради

«Глядя в широкое окно…»

Глядя в широкое окно,

я серую видал поверхность

Дома сидели на боку

и таял снег, и было сыро…

Наверное, с своей работы

жуя угрюмый воздух,

идёт сейчас работник Миша,

неся болезненные вздохи.

Заходит он этаж на третий

и дверь свою он отворяет

Бегут по полу его дети

вчерашний крик ртом повторяют.

Он ест и борщ, и кашу вместе

в пустынном уголке у кухни

Потом он учит, как сказать им:

Моя фамилия Гриценко.

Тебя спросят твоя фамилия

Моя фамилия Гриценко

Параничев ещё и Ветров

твоя фамилия гласит.

Что родило дома и дети

и Мишу с его этим делом

ложится он уснуть и спит

и неестественно храпит.

«Напомним, что нас пробегает…»

Напомним, что нас пробегает

немного по этим местам

что нас возникает и снова

скрываться положено нам

В аптечном киоске налево

в года отдалённые те

Сидела Марго королева

и всё продавала в мечте.

Закутанный в тряпки густые

до ней приближался отец

Померли мои дорогие

стоит тишина у колец…

«Свет лампочки табачной…»

Свет лампочки табачной

Немного вялой силы

измученной мочально

едой и сном со снами

скорей бы всё кончалось

и этот день листочек

и красота без пальцев

и ваза на столе…

«Я — ведущий деятель чёрной машины одиночества…»

Я — ведущий деятель чёрной машины одиночества

чёрной машины, где возят собачьей старости мысли

а зачем мне тростниковые болота в снегу

и одинокие дети, одетые во взрослых,

что шмыгают, проваливаясь и возникая

меж стеблей их лица!

До того они уже домелькались…

Как тяжело в цветочном диване

переносить послеобеденный сон

Без оживленья вином и консервами

клеем и чернилами

жить невозможно

ни мне

$$$$ни ему.

«Господи, ведь было у Алёши…»

Господи, ведь было у Алёши

две сестры и два дрожащих брата

Почему не один, и почему же

у него у комнаты так пусто.

Даже и страшна стена другая

своей голостью и белизною.

И Алёша, сидя он страдает,

повисая книзу головою.

«Едучи по некоему троллейбусному пути…»

Едучи по некоему троллейбусному пути, сидя на сиденье, увидал рядом рукав синего пальто. Рукав был весь истёртый до